— Ты… — парень почти хрипел, — ты что, умертвие?!
Монеты, выпав из её пальцев, звонко запрыгала по полу.
Когда шокированная Ева подняла взгляд, продавец с растерянной пытливостью всматривался в её лицо.
— Твоя аура, — бормотал он, всё сильнее стискивая ладони на её плечах, — я не вижу твоего роборэ! Но умертвия ведь не могут быть такими… такими…
Она среагировала, не думая. Подняв руки, собираясь оттолкнуть его.
Однако смычок, тут же возникший в пальцах, лучше неё понял, что нужно делать.
Безобидный, слабый вроде бы толчок отшвырнул парня к стене. Ударившись головой о закрывавший её стеллаж, он безвольно сполз на пол, и сверху его щедро присыпало выпавшими с полок книгами.
Ева уставилась на смычок, безобидно искрившийся в ладони.
На продавца, определённо потерявшего сознание. Если не хуже.
Аура. Чёрт. Так здешние колдуны способны видеть ауру? И по ауре определить, что она мертва?..
— Дубль диез! — досадливо выругалась Ева.
(Привычка заменять непечатные слова «профессиональным сленгом» появилась у Евы где-то на втором курсе колледжа — когда она зачла книгу, где некие волшебники по магическим причинам вынуждены были заменять ругательства на «сахар». Надо сказать, у однокурсников эта её привычка вызывала умиление или понимающий хохот. Вопреки распространённому мнению, музыканты в абсолютном своём большинстве — не распущенная богема и не нежные фиалки, а самые обычные ребята, которым ничто человеческое не чуждо, включая крепкие словечки. Но поскольку Ева была воспитанной девочкой, а нецензурно выразиться иногда очень хотелось, она придумала изящный выход из ситуации — благо музыкальные термины очень к тому располагали. Судите сами: разве «двойной доминанты терцквартаккорд с повышенной примой и пониженной квинтой» для непосвящённого человека не прозвучит как очень изощрённое ругательство, особенно если адресовать всё это дело собеседнику туда, где солнце не светит?)
Первым делом девушка метнулась к двери в лавку. Опустив плотную тканевую шторку на застеклённом окне, задвинула засов; потом, опасливо вернувшись к продавцу, опустилась на колени рядом.
Тот дышал. И вместе с облегчением это принесло озабоченность по поводу того, что теперь этот милый молодой человек превратился в ненужного свидетеля.
И в дикую злость на себя.
Умница, Ева. Выбралась на прогулку за информацией — а ведь информацию об ауре наверняка можно было бы узнать из книг в замке. Повезло ещё, что этот парень не вырубил её сразу. Или что её не заприметили милые люди в чёрном, патрулирующие улицы. Должно быть, среди них просто не было магов.
На миг у неё возникло жгучее желание просто убежать отсюда, сломя голову. Потом Ева вспомнила, какие форсмажоры случались порой на концертах и зачётах.
Взяла себя в руки.
На сцене, когда волнение холодит руки, кружит голову и растекается в крови, может произойти что угодно. И, что бы ни происходило, Ева из этого неизменно выходила с честью. Ибо даже если ты забыл текст, главное — не сдаться, остановившись и обернув выступление провалом, а как-нибудь доковылять до момента, с которого твои пальцы и мысли вновь обретут уверенность.
Ладно, подумала она, вскидывая руку со смычком. Я импульсивная дура. Я налажала. По-крупному.
Но сейчас важнее всё исправить, чем сокрушаться по этому поводу.
Подняв левую руку почти на уровень плеча, Ева закрыла глаза.
Представить струны, ощутить их под пальцами… вот забавно, наверное, она со стороны смотрится — пытается играть на невидимой виолончели… нет, сейчас не об этом. Сосредоточиться на том, что делаешь, на музыке, поющей в твоей голове, готовой запеть…
Первые звуки, раздавшиеся в тишине, рождённые из ниоткуда, были робкими, дрожащими, неуверенными, как у плохой школьницы. И даже когда они осмелели, было в них нечто… странное. Они больше походили на звучание синтезатора, имитирующего виолончель, чем на настоящую виолончель. Но для Евиных ушей они всё равно звучали слаще пения райских птиц.
Для ушей тех, кто их слышал, видимо, тоже.
Когда Ева, доведя музыкальное предложение до конца, решилась прерваться и посмотреть на жертву смычка — его состояние осталось без изменений.
— Когда я досчитаю до трёх, ты проснёшься, — робко велела она. — Раз… два… три.
Никакой реакции от молодого человека, пребывающего в блаженном забытьи, не последовало. Может, из-за обморока? С Эльеном ведь фокус сработал блестяще. Пусть даже сперва Ева сомневалась, верна ли её догадка — раз, и получится ли провернуть такое с призраком — два.
«Эльен, — заискивающе произнесла она, когда дворецкий откликнулся на её зов и вошёл в комнату, глядя на него большими глазами, полными мольбы, — мне так неудобно… знаете, я открыла ещё одну возможность смычка. Хочу удивить Герберта, когда он вернётся. Вы можете… посмотреть, как я играю? Я так боюсь опозориться перед ним, а если в первый раз я попробую исполнить это сразу при нём… без других зрителей…»
И призрак, не заподозривший подвоха, с любопытством следил, как она извлекает смычком, скользящим по воздуху, звуки из невидимых струн. Впрочем, Ева ничего не теряла. Если бы догадка, родившаяся у неё накануне, оказалась ошибочной — для Эльена это так и осталось бы просто забавным фокусом, музыкой из ниоткуда.
Но она подтвердилась. Пусть и не с первого раза.
Рассуждения Евы были просты. Даже обычная музыка способна заставить тебя улыбаться и плакать. Даже обычный смычок способен унести тебя в грёзы или погрузить в тоску. Следовательно, волшебный просто обязан делать нечто похожее. И даже большее. Усыплять, к примеру… или гипнотизировать. Для начала Ева решила проверить вторую гипотезу — и та, к её радости, оказалась верна; а после парочки впечатляющих фильмов об аферистах-фокусниках и не менее впечатляющем сериале об очаровательном златовласом детективе-менталисте Ева в своё время немало прочла о гипнозе.
И знала, что гипнотизёры могут не только приказать человеку сделать что-либо.
Глядя на беспробудно спящего продавца, Ева сжала губы. Вновь закрыв глаза, извлекла из пустоты первое соль «Пробуждения» Форе — и звуки разлились в воздухе мелодией: печальной, щемящей, зовущей за собой.
У неё всё получится. Она не напортачит, она всё сделает, как надо, она сможет…
— Когда я досчитаю до трёх, ты проснёшься, — вновь велела Ева — ещё прежде, чем открыть глаза, ещё прежде, чем угас последний звук. Уже не робко — властно, не терпя возражений, которых не могло прозвучать, не рассматривая даже возможность неудачи. — Раз, два, три!
И встретила осоловелый взгляд продавца, глядящего на неё снизу вверх.
Отлично. А теперь снова придётся экспериментировать. И если эксперимент выйдет провальным, это будет нехорошо — по той простой причине, что тогда придётся обращаться за помощью к венценосному снобу.
