«Сама ты дурилка, — фыркнула Ева, собирая с покрывала курабье, в пылу боевых действий на диване вывалившееся из миски. — Какой двухсотлетний юбилей?»
«Технологии, дурилка, — снисходительно бросила Динка. — Развиваются семимильными шагами. Виртуальная реальность уже на носу. Вот увидишь, когда нам стукнет по пятьдесят, будут и летающие машины, и колония на Марсе, и полное погружение, и наноботы, и прочая красота. И учёные откроют омолаживание, и дожить до двухсот, оставаясь молодой красоткой, будет не проблема».
«Смотрю, ты переиграла в свои игрушки. Или перечитала нфок. — Ева со вздохом раскусила печеньку. — Иногда мне так хочется сбежать куда-нибудь от всего этого… хотя бы в какую-нибудь книжку. И законсервироваться, чтобы всегда оставаться такой, как сейчас. Сорокалетняя я, морщинистая и страшная — вот будет зрелище!»
«Всё не так плохо, как ты думаешь. Но сбежать тебе никто не запрещает. Всё равно ты не сможешь остаться там навечно. — Динка уставилась на экран своего ноута, где как раз булькнул скайп, высвечивая в углу застывшего кадра сообщение от коллеги. — Не сможешь».
Ошиблась сестрёнка. Ева всё же нашла место, куда можно сбежать навсегда. И даже способ законсервироваться. Потому, наверное, и провалилась в прореху, и потому так этому радовалась… на первых порах. Вот только всё оказалось совсем не так весело и безобидно, как ей думалось.
И вместо подарка судьбы больше походило на насмешку.
— Все истории иномирных девочек, известные мне, заканчивались одинаково, — проговорил Герберт пренебрежительно. — Сначала вы страдаете, как хотите домой. Потом находите здесь принца… или кого попроще, если принцев уже разобрали… и конец страданиям.
— «Ах, я так хочу домой, так тоскую, жизнь здесь мне не мила!» «А если станешь королевой?» «Ой, спасибо, мой принц, прощай, родина!»
Диалог на два голоса Мэт изобразил крайне убедительно. Особенно учитывая, что выдал он действительно два разных голоса. Один из которых определённо принадлежал Еве, а другой подозрительно напоминал интонацию одного венценосного сноба.
Если демон и прочёл в её мыслях воспоминания о доме, то ничем этого не выдал.
— Это не про меня, — тихо сказала Ева.
— Ну да, ну да. — Злым смехом в голосе Герберта можно было заменить наждак. — И, повидав чудеса, попробовав на вкус магию, ты сможешь вернуться в свой обыденный мирок?
— Он не обыденный! Я верю, что в нём существует то, во что мы обычно не верим, что некоторые люди обладают силами, которых мы обычно не признаём. И чудеса — это не только… вот это всё. — Пылко и почти гневно Ева махнула рукой на пыль, выбелившую ковёр и каминную решётку. — Звуки, способные заставить тебя плакать и смеяться — это чудо. Слова на бумаге, которые могут перевернуть чью-то жизнь — это чудо. Трава, год за годом заново пробивающаяся из-под снега, цветы, которые пару месяцев спустя превращаются в яблоки, целая планета жизни среди мёртвого космоса… Мы видим чудеса так часто, что просто перестали их замечать. — Она вдохнула: лишь сейчас осознав, что воздух в лёгких успел закончиться. — И я… может быть, я тоже когда-нибудь смогу творить волшебство.
— С помощью этой деревяшки?
За взгляд, который Герберт кинул на разрозненные части Дерозе, Еве вновь смутно захотелось ему врезать.
— Тебе ведь семнадцать, верно? — не дождавшись ответа, уточнил некромант. — Когда-то мне тоже казалось, что я знаю всё. Что знаю, как устроен мир. В это так легко верить, когда тебе пятнадцать… или семнадцать. — Это он произнёс без издёвки, без желания задеть: лишь странно устало. — Тебе не приходило в голову, что тебе слишком мало лет, чтобы читать кому-либо проповеди? Что сама-то ты знаешь о жизни, чтобы учить ей других? Что знаешь о превратностях судьбы, компромиссах с собой, принятых тобою решениях, мысли о которых ещё недавно приводили тебя в ужас?
Нотки, прозвучавшие в его голосе, впервые за долгое время напомнили Еве о предыдущем задушевном разговоре, состоявшемся у них в этой самой гостиной. И о том, что перед ней тот, кто действительно старше её на… сколько? Три года? Пять лет?.. В общем, старше.
И тот, кто в действительности — где-то очень, очень глубоко, в самой сути, таившейся под шелухой воспитания и традиций разных миров — слишком, до боли похож на неё. Просто в моменты, когда их злая судьба приводила их на один и тот же вокзальный перрон, они выбирали разные поезда; а теперь недоумённо смотрели друг на друга с соседних рельсовых путей, глубоко убеждённые в том, что неправ стоящий напротив. И, возможно, оба ошибались. Хотя бы потому, что на самом деле они легко могли понять друг друга, а ещё поладить и помочь; но по самым разным причинам не особо старались, нагромождая между собой баррикады из колкостей, глупостей и наивностей, и просто кучи слов, которыми порой так трудно выразить то, что хочется донести.
Слова…
— Достаточно, чтобы знать, что жизнь меня ещё поломает, — признала Ева. — Возможно, не раз. Но это не отменяет того, что я люблю и во что верю. Есть какие-то вещи, которые составляют нашу суть, и их во мне не сломать, потому что тогда это буду уже не я. — Она решительно поднялась на ноги. — Я покажу, почему хочу вернуться. Идём.
Идти некромант не хотел. И пошёл, лишь когда Ева решительно и бесцеремонно потянула его за руку. Скорее потому, что не ожидал подобной наглости, чем по любой другой причине. На Мэта девушка при этом не смотрела, но тот, к счастью, оставил происходящее без комментариев. И когда по пути в свою комнату Ева оглянулась на Герберта, бредшего за ней с молчаливой угрюмой усмешкой, демона рядом не было.
Должно быть, на сей раз ему было интереснее просто понаблюдать. Возможно, с невидимым попкорном.
— Что ты делаешь? — всё-таки спросил некромант, когда они пришли в спальню и Ева почти прыжком приземлилась на кровать.
— Конечно, намереваюсь склонить тебя к чему-то ужасно неприличному. Разве не видно? — отодвинув в сторону Люче, девушка взяла в руки планшет, к которому ещё в преддверии просмотра анимешек присоединила док-станцию с клавиатурой и гнездом для флэшки. Непреклонно хлопнув по покрывалу. — Садись. Хочу показать тебе одну вещь.
Не дожидаясь, пока он настороженно послушается, подушечкой указательного пальца щёлкнула по папке «Видео».
Она могла бы рассказать ему о доме. Или показать фотографии. Да только всё это было не то… не совсем то. А глазам обмануть разум куда легче сердца, как и словам. Глаза могут интерпретировать увиденное совсем не тем, что оно есть; слова, обработанные чужой мыслью, могут вывернуть свой смысл до неузнаваемости.
Но Еве, к счастью, был прекрасно известен самый универсальный язык всех миров. Тем, которым издавна обращались к сердцу напрямую.
— Это написал один композитор из моей страны. У него тогда был не самый удачный период в жизни. Его предыдущее произведение обернулось катастрофой. Провалом. Раскритиковали так, что три года он толком не мог писать. Это к слову о том, что неудачи бывают даже у гениев, и они не конец света, — добавила девушка. — И о том, что порой те, кто тебя ругает, просто идиоты. — Она сосредоточенно листала список файлов: вечно ленилась нормально распределить всё по папкам. — А потом один хороший человек, врач, помог ему справиться с этим. И композитор написал то, что ты сейчас услышишь.
