Но со временем я узнал, что мир искусства включает только две группы: тех, кто пытается достичь успеха любыми средствами и добивается его, и тех, кто также жаждет успеха любой ценой, но остается ни с чем. Истинные же творцы редки, как белые слоны. Даже Иисус смог найти только 12 апостолов, и все равно некоторые из них оказались фальшивками
[1396].
Билл и Элен с радостью ухватились за возможность провести лето на свежем воздухе за городом, в компании старого друга, которого Элен называла «похожим на сатира, макиавеллиевским… циничным… [и] ужасно забавным»
[1397].
Решение Кастелли пригласить к себе де Кунингов было продиктовано как личными, так и профессиональными мотивами. Лео полуофициально работал на галериста Сидни Джениса и однажды посоветовал ему выбрать Билла, если тот соберется сотрудничать с кем-то из современных американских художников. Начиная с 1951 г. Дженис выплачивал Биллу небольшую сумму на покупку художественных материалов. Подразумевалось, что, когда де Кунинг будет готов, Сидни устроит его персональную выставку
[1398]. Элен с Томом всячески побуждали Билла сообщить Дженису о своей готовности. Они не без оснований полагали, что всего две персональные выставки у Чарли Игана для сорокавосьмилетнего художника, прошедшего через долгие творческие искания, — это слишком мало. Иными словами, Кастелли пригласил Билла, чтобы создать ему здоровую атмосферу для работы, проще говоря, защитить инвестиции Джениса
[1399]. Однако прежде всего Лео руководствовался личными мотивами. Он объяснял:
Для меня на самом деле… смысл был в том, чтобы находиться рядом с этими людьми, жить их жизнью… Я хотел быть ее частью. Я всегда по-настоящему преклонялся перед художниками и считал их героями, особенно некоторых… Думаю, одним из моих кумиров в то время был де Кунинг
[1400].
Итак, распаковав принадлежности для живописи, Билл устроил мастерскую на застекленной части веранды дома Кастелли. Элен же стала работать на открытой части
[1401]. Она надеялась на собственную выставку осенью после продуктивной зимы, но потом призналась Калдису, что, вероятно, отложит ее, «так как лучшие картины — это те, которые еще не написаны»
[1402]. В отличие от тех художников, которые работают исключительно во время всплесков вдохновения, Элен занималась живописью без начала и конца. Писать для нее было все равно что говорить. «Знаешь, работая, я расцветаю, — признавалась она другу. — Живопись сама по себе приносит мне радость»
[1403]. Однажды, когда дождь прогнал ее с открытого крыльца, Элен превратила в студию отведенную им с Биллом спальню. Она хотела написать портрет и попросила позировать Лео. Вскоре все домочадцы собралbсь в спальне, хохоча и болтая. А Элен, предельно сосредоточенная, смотрела почти не мигая большими глазами на Лео. Тот, скрестив ноги и расстегнув рубашку, расслабленно и элегантно расположился в кресле
[1404].
Даже среди такой какофонии Элен была всецело поглощена объектом своего творчества, так же она моментально сфокусировалась бы на любовнике в набитой людьми комнате. «Работа над портретом действительно похожа на состояние влюбленности, — объясняла она. — Тебя ужасно очаровывает уникальный аспект одного конкретного человека. Он основан на нашей тождественности самим себе. Она делает тебя тобой и никем другим. Отныне твоя красота состоит именно в твоей уникальности, и это так волнительно»
[1405]. Когда портрет Лео был готов, единственным указанием на то, что вокруг художницы постоянно толпились люди, был фон — буйство мазков, которые вибрировали и словно пели в восторженном хоре. Образ Кастелли станет одним из множества портретов, написанных Элен тем летом. Ей удалось запечатлеть череду персонажей, с которыми она встречалась тогда в Ист-Хэмптоне, — так другие люди запечатлевают на фотографиях или в видеороликах друзей, с которыми проводят отпуск.
Для Билла то лето тоже оказалось на редкость продуктивным; он сделал сотни эскизов для своей серии полотен под названием «Женщины»
[1406]. Когда художник делал мазки, вся компания наблюдала и пыталась угадать, кого из дам он изображал, — это стало чем-то вроде спортивного состязания. Образ Мерседес, например, возник на каком-то этапе, когда Билл писал «Женщину и велосипед». «Это был мой портрет, никаких сомнений; ни одна фотография не передаст сходства лучше. Это была я! — восклицала она много лет спустя. — А на следующий день все было уже совсем не так, картина стала портретом кого-то совсем другого»
[1407]. Конечно, в большинстве случаев все сходились на том, что Билл писал Элен. И чем более диким было изображение, тем большее сходство с ней видели друзья. Однажды Элен, притворившись, что обиделась, попросила Ганса Намута сфотографировать ее перед одной из «Женщин» Билла, чтобы доказать: у них нет ничего общего. Ганс просьбу выполнил, но без ведома Элен поставил ее перед картиной так, будто она была дочерью изображенной на полотне женщины. Казалось, что написанная Биллом рука (или скорее клешня) лежит на плече Элен. Художница отнеслась к фотографии Намута как к отличной шутке
[1408].
Безобидные розыгрыши вообще были тем летом в ходу. Но далеко не всегда, когда художников приглашали за город, их выходки оставались в рамках приличий. Например, весной того же года немецкий профессор философии Фриц Генцлер решил обсудить с Биллом учение Мартина Хайдеггера. Он пригласил группу художников к себе на ферму в Нью-Джерси, на интеллектуальный уикенд. (Мерседес потом вспоминала, что тогда было полнолуние. По ее словам, это могло стать причиной катастрофических последствий
[1409].) «Тем вечером художники превратили накрытый стол и гостиную Генцлера в картину Джексона Поллока», — писал драматург Лайонел Абель
[1410]. Помимо него, на той вечеринке присутствовали Билл, Элен, Мерседес, Франц, Филипп Густон, Милтон Резник с подругой, Конрад и Анита Марка-Релли и недавно появившиеся в местном сообществе сестры-близнецы Нэнси и Джоан Уорд
[1411]. По словам Абеля, эта компания привезла на ферму в Нью-Джерси выходки а-ля «Кедровый бар». Он рассказывал:
