Еще раньше Альфонсо Оссорио приобрел самую престижную недвижимость в Ист-Хэмптоне — поместье площадью 28 гектаров под названием «Ручьи». Теперь мужчина круглогодично жил неподалеку от Поллоков
[1501]. Именно он в основном помогал Ли и Джексону держаться на плаву, покупая работы последнего. Именно Альфонсо примирял их во время многочисленных семейных кризисов, которые становились все серьезнее. Несмотря на то что популярность и слава Поллока росли, они с Ли начали новый год в нищете.
К весне, частично чтобы поправить их тяжелое финансовое положение, Джексон присоединился к массовому исходу художников из галереи Бетти Парсонс. Теперь, с появлением и усилением роли бизнесменов от искусства, авангардисты считали Бетти чем-то вроде анахронизма. Новые арт-дилеры думали о художниках исключительно в контексте инвестиций и были готовы тратить деньги — от субсидирования самого художника до покупки рекламных площадей — ради того, чтобы эти вложения окупились. Бетти же предлагала художникам свою любовь. Хотя они очень высоко ценили ее поддержку, после многих лет нищеты их мечты стали строиться вокруг продажи работ
[1502]. Но Поллоку было очень нелегко найти другую галерею. Из-за его личной репутации и весьма обоснованных сомнений относительно того, что он продолжит творить, Джексон представлял слишком большой риск для тех немногих арт-дилеров, которые решались выставлять авангардизм. Существовала также проблема размера его картин. Число коллекционеров, способных купить масштабные полотна Поллока, было ничтожно малым. Приобрести одно из его произведений мог лишь богач, умеющий оценить перспективы развития современного искусства и владеющий домом с пятиметровыми стенами.
В отчаянии Ли нанесла визит Сидни Дженису
[1503]. Девятью годами ранее она познакомила его с Поллоком. Тогда Краснер пыталась убедить Сидни включить Джексона в число участников передвижной выставки и в книгу, которую галерист готовил к изданию и в которой упоминалась она сама. Теперь, несколько шедевров Поллока спустя, Ли пришла к нему опять, чтобы попросить дать Джексону еще один шанс.
— Ты же знаешь, что Джексон больше не с Бетти и он ищет для себя другую галерею, — сказала она.
— Что же, ты пришла в нужное место, — заявил Дженис и тут же выразил некоторые сомнения: — Только вот я хочу спросить тебя, Ли. Ведь Джексон в последнее время выставлялся в каждом ноябре. Не думаешь ли ты, что его работы уже получили максимальное внимание публики? Не будет ли уменьшаться интерес к Поллоку с каждой новой выставкой?
— Мы еще и тысячной доли этого интереса не исчерпали, — ответила она с полной уверенностью
[1504].
В итоге Джексон подписал контракт с Дженисом, который выставлял также наследие Горки и работы Билла де Кунинга. Это был клуб настоящих «профи», и Поллок хотел присоединиться к нему
[1505].
Выставочное пространство Сидни Джениса находилось в одном здании и на одном этаже с галереей Бетти Парсонс. Женщина наблюдала за тем, как художник, которого она пятью годами ранее, по сути, спасла, уходил от нее к бизнесмену от искусства
[1506]. Это разбило ей сердце. Почти сразу Бетти сообщила Ли, что более не намерена выставлять ее в своей галерее. «Это не имеет никакого отношения к твоей живописи, — сказала она Краснер. — Я по-прежнему очень уважаю тебя как художника, но не могу смотреть на тебя и не думать о Джексоне, а эта ассоциация мне тут совсем не нужна»
[1507]. Ли ушла от Бетти, потрясенная до глубины души. Ей самым жестоким образом напомнили о том, что она не независимый художник, а всего лишь миссис Джексон Поллок, и что его профессиональная судьба в огромной мере определяет ее успех. Отказ Бетти, последовавший вскоре после провальной первой выставки Ли предыдущей осенью, имел поистине разрушительные последствия. Весной 1952 г. Ли закрыла двери своей мастерской и не заходила туда аж до следующего года
[1508].
Учитывая столь удручающие обстоятельства, бурные летние гуляния в Ист-Хэмптоне, сосредоточенные вокруг дома Кастелли, стали для Ли настоящей пыткой. Все выглядело так, будто ненавистный ей «Кедровый бар» перебрался к ним на Лонг-Айленд. Джексон постоянно отвлекался от работы и уходил пить с «ребятами». Причем теперь ему для этого даже не требовалось никуда ехать. По соседству с Поллоками купил дом Конрад Марка-Релли, который до прибытия в Спрингс не был знаком с Джексоном, но давно дружил с Элен и Биллом
[1509]. После этого движение художников вверх и вниз по Файерплейс-роуд превратилось в стабильный окутанный парами алкоголя поток. По мере того как лето все больше вступало в свои права, вечеринки на этом маршруте становились все более масштабными и разгульными.
Дом Боба Мазервелла — куонсетский ангар
[1510], спроектированный французским архитектором и невероятно раздражавший постоянных жителей поселка, — находился недалеко от «Ручьев» и через дорогу от коттеджа Кастелли. Однажды вечером Мазервелл и его вторая жена Бетти Литтл, а также Билл и Элен были на вечеринке у Лео. В один «прекрасный» момент Мазервелл заметил, что пьяный Джексон вот-вот взорвется. «Я вообще-то не трус, я был готов нанести ответный удар, если бы он меня стукнул. Но мне совсем не хотелось находиться с ним рядом», — рассказывал потом Боб
[1511]. В итоге Мазервеллы уехали с вечеринки раньше времени в кабриолете Боба, который он обычно парковал на ночь на своей круговой подъездной дороге.
А когда мы уже готовились ко сну, я вдруг подумал: «А ведь не исключено, что этот придурок Поллок опять пьяным сядет за руль своего “Форда”, помчится по круговой дорожке и, ничего не видя, врежется в мой прекрасный кабриолет». И я, как был, в шортах, а это очень непохоже на меня, пассивного, очень ленивого человека, вышел и переставил свою машину за угол дома. А потом, когда я уже ложился в постель, раздалось «Вжих!» Это Поллок носился на автомобиле по подъездной дорожке. Стой мой кабриолет там, остались бы одни обломки. Плакали бы мои накопления за — точно не знаю — пять лет, а Поллок на следующий день извинялся бы
[1512].
