Де Кунинг распознал и принял пин-ап как неотъемлемый компонент американской городской среды середины XX в. Эти анонимные красивые картинки в высшей степени стилизованы, как эротические фотографии, которые так нравились [французскому художнику Эдуарду] Мане. Но при этом они с необычайной искренностью выражают скрытое состояние нашего общества, в частности ухудшение положения женщин, их низкий социальный статус, их эксплуатацию в качестве сексуальных объектов и одновременно возведение их «на пьедестал», если говорить клише — превращение в божественных куколок…
И де Кунинг, и Мане вызвали публичный скандал не только потому, что они ссылаются на не имеющие отношения к искусству, низкие, незаконные источники… но и потому, что они указывают нам на всеобщее позорное лицемерие общества: Мане — на двойные стандарты и принижение проститутки в обществе XIX в., а де Кунинг — на дегуманизацию американских женщин сто лет спустя. «Олимпия» Мане демонстрирует зрителю оболочку этой проблемы; «Женщина» де Кунинга выводит на поверхность скрытые опасения
[1653].
Картины Билла передавали саму суть современной женщины — этой младшей сестры Мэрилин, — заключенной в раму полотна точно так же, как она была заперта в клетку собственной жизни. Оскалившаяся в жуткой улыбке, в изодранном наряде, она любовно помещена в ложе из вязкой краски. Все ее существо сводится к жемчужным заостренным зубам, безумным широко открытым глазам и обвислой груди. Женщина де Кунинга возникла из-под руин страшной войны. Она была американской Марианной
[1654] — богиней свободы.
Многие художники вспоминали, что видели Билла работающим над своими «Женщинами». Любому, кто его неплохо знал, трудно было бы это не заметить. Билл писал «Женщину I» на протяжении двух лет. По словам Тома Гесса, он соскребал краску до чистого холста «как минимум раз пятьдесят», пока, наконец, картину не вырвали из его безжалостных рук для выставки Сидни Джениса
[1655]. А Гарольд говорил, что Билл, по-видимому, собирался писать ее до конца жизни
[1656]. Но, как и в случае с Поллоком и со многими другими великими художниками, мощь их творений часто не осознаётся до тех пор, пока этим работам не позволят охватить глядящего со всех сторон, окутать его. Все друзья Билла видели его «Женщин» в мастерской, но поняли их реальную ценность, только встретив на стенах в галерее Джениса. Их реакция варьировалась от замешательства и разочарования до полного восторга. Элен говорила, что Билл «чрезвычайно радовался, узнав, что шокировал авангардистов»
[1657]. Пока она бродила по галерее, подслушивая обрывки разговоров и обсуждая картины мужа с коллегами, ее тоже просто распирало от восторга.
— Эта выставка — убедительное доказательство того, что де Кунинг гомосексуал, — заявлял один из посетителей.
— Почему это? — спросил его собеседник.
— Да из-за пулевых отверстий, конечно.
— Каких еще пулевых отверстий?
— Ну, тех, в груди девушки.
«Да-а-а, твоей Элен не позавидуешь», — заявил Биллу художник Герберт Фербер.
«О, теперь я понял. Билл пишет Элен!» — воскликнул Боб Мазервелл. Художник уловил сходство между женщиной с одной из картин Билла и Элен в купальном костюме, какой он как-то раз увидел ее и запомнил.
Грейс сказала Элен: «Это ты. Это я. А это Джейн Фрейлихер».
Мерседес сказала Элен: «Это ты. Это я. А вон там Джейн Коотц».
Сама Элен сказала Эдвину Денби: «Вот это ты. А остальные — я»
[1658].
Впрочем, в одном творческая публика, посетившая выставку Билла, сошлась практически единодушно: эта серия была плодами редкого таланта, произведениями гения
[1659]. Среди художников, арт-дилеров и коллекционеров, толпившихся в залах галереи, были светила из Нью-Йоркского музея современного искусства, в том числе Альфред Барр, Дороти Миллер и миссис Джон Д. Рокфеллер III
[1660]. В прошлом году Дороти предлагала Биллу поучаствовать в выставке «Пятнадцать американцев», но он отказался. Теперь у нее появилась возможность увидеть в реальности, как выглядели бы залы, посвященные творчеству де Кунинга. К концу выставки Барр с Миллер решили приобрести «Женщину I» для музея, а Бланшетт Рокфеллер купила «Женщину II»
[1661]. Кстати, когда наследницу богатейшего рода представили Биллу, герой вечера, обижавшийся на ассоциации с деревенским жителем, простодушно ляпнул: «Выглядите на миллион баксов»
[1662].
Эдит и Руди Буркхардт фотографировали открытие выставки, после чего Билл пригласил их присоединиться к компании, отправлявшейся на праздничный ужин
[1663]. Застолье оплачивал Сидни Дженис, а участвовали в нем Билл и Элен, Эдит и Руди, Филипп и Муза Густоны, Уилфрид и Бетси Зогбаумы, Франц Клайн с Нэнси Уорд и Боб Мазервелл. После ужина последний пригласил всех к себе
[1664]. Боб только что купил таунхаус недалеко от Мэдисон, на 94-й улице, где жил с женой Бетти, ее дочерью от предыдущего брака Кэти и с их общей маленькой дочкой Джинни
[1665]. Уже дома, подавая кофе, Боб рассказал гостям историю о помощнице и любовнице Родена Камилле Клодель, которая, по его словам, создала некоторые статуи, подписанные маэстро. Собравшаяся в гостиной Мазервелла компания никогда не слышала ни о самой Камилле, ни о ее мучительной жизни. Вместо того чтобы признать ее талант художника, родные объявили бедную женщину безумной и поместили в учреждение для помешанных. Боб назвал ее скульптуры потрясающими, так как в них отображались не только внешность натурщицы, но и внутренний сумбур в ее душе. Скульптуры Клодель были во многом созвучны «Женщинам» Билла. Погоревав о том, как мало изменился мир за последнее столетие, компания вернулась к веселью. «Мы все повскакивали с мест и пошли танцевать. И плясали мы так, как всегда это делали художники, старым добрым способом, то есть постоянно натыкаясь на шикарные пухлые диваны и кресла Мазервелла и друг на друга», — вспоминала потом Эдит. После танцев настроение компании заметно улучшилось
[1666].
