На выставке в галерее Джениса, прошедшей в 1953 г., Билл продал работ на совершенно немыслимые 9000 долларов. Для Элен тот год тоже стал знаменательным в финансовом плане: она заработала своими статьями и продажей рисунков более 400 долларов
[1667]. Однако после уплаты комиссии галерее, покупки художественных материалов, погашения долгов и разных мелких расходов пара быстро вернулась туда, откуда начинала, — к полному безденежью
[1668]. Однажды Билл нашел извещение о выселении, прикрепленное к его двери в то время, как внутри танцевала и выпивала большая компания
[1669]. Устроил вечеринку де Кунинг, что он делал с завидной регулярностью. На подобных сборищах часто по кругу пускали шляпу, и художники вносили посильный вклад в оплату аренды. А если денег все равно было недостаточно, то выручали другие друзья. «Я помогал им, — рассказывал потом Павия. — Я не был богатым, но у меня все же было больше денег, чем у многих. Я давал немного, пять — десять баксов… Каждый раз, когда кто-то не мог заплатить за квартиру, обращались ко мне. А я шел к Тому Гессу или еще к нескольким людям и набирал денег на аренду»
[1670].
Вариант постоянной оплачиваемой работы большинством художников даже не рассматривался: туда устраивались, только чтобы накопить на пару месяцев непрерывного занятия живописью. Как-то раз один художник столкнулся на улице с бойфрендом Джоан Майком Голдбергом и спросил его, работает ли тот. Майк ответил: «Не-а, только хожу на службу». (Оба собеседника подразумевали под «работой» творчество
[1671].) Джейн Фрейлихер в свое время уволилась с постоянного места, как только Джон Майерс предложил ей персональную выставку. Художница решила: у нее нет времени зарабатывать на жизнь и писать, а плодотворно заниматься живописью для нее гораздо важнее, чем хорошо питаться
[1672]. Грейс тоже время от времени устраивалась на временную работу, иногда одалживала деньги у сестры и с нетерпением ожидала «золотого дождя» — 67 долларов возмещения налога. Этими деньгами женщина рассчитывала оплатить уголь, который она таскала в ведрах на свой чердак на Эссекс-стрит, чтобы не превратиться у мольберта в ледышку
[1673].
Словом, борьба за средства к существованию была неотъемлемой частью жизненного ритма нью-йоркских авангардистов. Грейс вспоминала: «Однажды ко мне в мастерскую пришел Франц Клайн. У него совершенно не было денег, чтобы заплатить за квартиру, но один коллекционер хотел встретиться с ним у банка… а у Франца не было денег даже на метро. И я сдала несколько бутылок из-под содовой, чтобы он мог поехать, встретиться с коллекционером и получить у того деньги на арендную плату»
[1674]. Художники пребывали в состоянии полного безденежья так долго, что борьба за выживание, по сути, уже перестала быть таковой. Она тоже стала своего рода искусством, причем чисто нью-йоркским. В нем преуспели те, кого не угнетала нищета, потому что они изо дня в день пребывали в экстатическом состоянии ожидания чуда. По утверждению писательницы Джоан Дидион, вера в то, что «нечто необычное может произойти в любую минуту, день, месяц», пронизывала этот город, и целые его сообщества жили в мечтах
[1675]. Элвин Брукс Уайт описывал группы ньюйоркцев так:
Нью-Йорк можно условно поделить на три части. Во-первых, есть Нью-Йорк мужчин или женщин, которые здесь родились. Они принимают этот город как должное и относятся к его размерам и кипучей жизни как к чему-то естественному и неизбежному. Во-вторых, есть Нью-Йорк пригородного жителя — это город, который каждый день поглощает орды саранчи и каждый вечер выплевывает их обратно. В-третьих, есть Нью-Йорк человека, который родился где-то в другом месте и приехал сюда в поисках чего-либо. И величайшим из этих трех вибрирующих городов является последний
[1676].
Именно в таком «вибрирующем городе» жили Грейс и многие ее друзья-художники. Она написала в дневнике 6 марта 1953 г.:
По пути в прачечную я прошла мимо магазина с черствым хлебом, и маленьких лотков, где по дешевке можно купить давленые помидоры, и грязного рынка, где продают мясо по 15 центов за фунт. Мне вспомнилось, как три года назад я жила с Элом — в постоянной, бесконечной нищете, когда я вечно чувствовала себя раздутой из-за скверной еды… Интересно, смогла бы я пройти через все это снова?
[1677].
То, что жизнь Грейс стала менее трудной, чем раньше, объяснялось двумя причинами. Во-первых, она освоила методы выживания, а во-вторых, Фрэнк О’Хара помогал ей и остальным своим друзьям подняться над материальными тяготами и сосредоточиться на творчестве. «Ты просто не мог дождаться момента, когда Фрэнк наконец посмотрит на твою картину, — вспоминала Грейс. — Это был настоящий праздник, просто невероятное действо»
[1678]. Друзья внимательно наблюдали за жестами и мимикой поэта в поисках малейших признаков волнения, часто проявлявшегося в «непроизвольном» резком выдохе сигаретного дыма из ноздрей. «Если Фрэнк “фыркал” дымом, все навостряли уши», — вспоминал писатель Лоуренс Осгуд
[1679]. Явной радости Фрэнка при виде работы художника было достаточно, чтобы вытащить того из ямы неуверенности в себе или из болота повседневных забот.
