Первый спектакль, поставленный в созданном ими «Театре художников», назывался «Аутодафе». Пьесу написал хороший друг Джона Теннесси Уильямс. За ним последовала печальная история о послевоенном любовном треугольнике «Попробуй! Попробуй!» Фрэнка О’Хары в постановке Ларри Риверса. Следом зрители увидели пьесу о Джейн Фрейлихер «Представляя Джейн», написанную Джимми Шуйлером (режиссером выступила Элен). Потом Грейс поставила аллегорию о сексе «Красная Шапочка», которую сочинил Кеннет Кох
[1727]. «Вплоть до начала репетиций я думала, что никаких спектаклей не будет. Ведь все только и делали, что друг на друга орали», — вспоминала Грейс
[1728]. По ее мнению, самой новаторской из этих первых постановок была «Попробуй! Попробуй!» Ларри. Он «купил кучу труб и скрутил их вместе. Действие происходило на практически пустой сцене, только со скульптурой из труб посередине»
[1729].
Зрителям спектакли очень понравились, что было совсем неудивительно. Те же люди с удовольствием ходили на открытия выставок местных художников; на лекции, публичные чтения и дискуссии в «Клубе»; на постановки «Живого театра» и на концерты Джона Кейджа и Морти Фельдмана. «Я хорошо помню один вечер, когда в театре Джона шла пьеса Лайонела Абеля, — вспоминала много лет спустя Мерседес. — Мы пришли на спектакль, который ставил Лайонел, а потом отправились в “Кедровый бар”. Когда через полчаса туда вошел Абель, все встали и хлопали. Там была такая теплая атмосфера, чувствовалась такая поддержка!»
[1730] Иными словами, из одного места в другое переходила одна и та же аудитория, которая представляла собой тщательно отобранный и умевший ценить авангардное искусство коллектив. Перед началом спектакля, где совместили свои усилия композитор Джон Кейдж и хореограф Мерс Каннингем, Гарольд Розенберг оглядел зал из-за кулис. А потом воскликнул низким голосом: «Нет, ну нормально?! Уже почти время поднимать занавес, а Лассоу где-то ходят!» Все вокруг расхохотались. Затем Гарольд заметил в третьем ряду какого-то незнакомца. «Выкиньте его оттуда!» — потребовал он
[1731]. Авангардный театр, музыка и искусство были их миром. В период между 1953 и 1956 г. «Театр художника» поставил 16 пьес, после чего его постигла неизбежная смерть
[1732]. Но за это время он не только помог существенно раздвинуть границы нью-йоркского художественного сообщества, но и вдохнул в него свежую жизнь. Живописцы и скульпторы смогли посмотреть по-новому на свое творчество. Ведь многомерное видение, возможное благодаря театральной сцене, давало обзор более широкий, чем самые масштабные полотна. Под руководством Джона Майерса были стерты границы между разными видами искусства. Теперь все трудились над одним великим делом, вбиравшим живопись, скульптуру, поэзию, музыку и драматургию. А занималась им одна большая и чрезвычайно эксцентричная семья
[1733]. Все было возможным. Все делалось. И все, что получалось, было, по словам дорогого мэтра Джонни, экстраординарным.
Глава 39. Убежище
Сегодня наша трагедия заключается в чувстве всеобщего и универсального страха, с таких давних пор поддерживаемого в нас, что мы даже научились выносить его.
Предыдущей осенью художники — завсегдатаи «Клуба» — нарушили одно из главных правил Филиппа Павии — никакой политики, — поддержав Эдлая Стивенсона и приняв участие в его президентской кампании. Вряд ли стоит удивляться, что их видение того, какими могут и должны быть США, существенно отличалось от мнения по этому поводу большинства американцев с правом голоса. «Яйцеголовый либерал» Стивенсон выборы проиграл, а художники вышли из этого опыта разочаровавшимися и расстроенными. Ко всему прочему, возможно, над ними нависла угроза. Воодушевленный результатами выборов, сенатор Джо Маккарти с новыми силами продолжил свои расследования под покровительством вице-президента Ричарда Никсона
[1735]. Они проводились под знаменем антикоммунизма и великой борьбы за индивидуальные свободы, но на самом деле напоминали не что иное, как масштабные нападки на идеалы либерализма. К 1953 г., за четыре года, пока Конгресс находился под контролем республиканцев, число подозреваемых в подрывной деятельности и предательстве практически сравнялось с количеством таких людей за все предыдущие 130 лет истории США. Сеть была раскинута настолько широко, что человек мог оказаться под колпаком или даже быть заключен в тюрьму просто за то, что водил знакомство с кем-нибудь из списка неблагонадежных
[1736].
Некоторые объекты пристального внимания поборников маккартизма мы сегодня назвали бы слабым звеном. В первых рядах находились, конечно же, иммигранты, наиболее уязвимая категория населения, которая первой попадает под удар во времена национальных кризисов. Генеральный прокурор правительства Эйзенхауэра вскоре после выборов приказал депортировать 12 тысяч иммигрантов как лиц, «замешанных в подрывной деятельности»; еще 10 тысяч оказались под следствием
[1737]. Подавляющее большинство законопослушных американцев, жизнь которых вращалась вокруг работы, религии и семьи, в основном могли не опасаться чисток. Но в начале 1950-х гг. даже этот мирок приличных и не выбивающихся из общего строя людей ощутил на себе агрессию «крестоносцев антикоммунистического фронта». Треть корпораций в стране принялась проводить тесты для определения личностных качеств сотрудников. По результатам оценивалась их лояльность компании в частности и стране в целом, равно как и то, насколько их настроения и быт соответствуют американскому образу жизни
[1738]. Среди прочих под подозрением оказались члены профсоюзов. В начале 1950-х гг. разрыв в уровне благосостояния между бедными и богатыми американскими гражданами был относительно небольшим отчасти именно благодаря мощным профсоюзным организациям. Однако эти объединения все чаще рассматривались руководством корпораций как серьезное препятствие для развития бизнеса. В результате корпорации инициировали масштабную кампанию по «перекрашиванию» профсоюзов в красный цвет. Национальная ассоциация промышленников каждый год тратила миллионы, пытаясь убедить общество в том, что законы, гарантирующие «право на труд», являются частью советской пропаганды. А цель ее состоит в подрыве американской экономики. Даже Торговая палата США предупреждала о просачивании «красной угрозы» на рабочие места через профсоюзы
[1739]. Словом, профсоюзные организации, истинная надежда и опора американских трудящихся, пали жертвой инсинуаций.
