Позднее в том году в Нью-Йорке прошла также выставка студенческих работ из колледжей и университетов всей страны, которая наглядно продемонстрировала возросшую популярность абстрактного экспрессионизма: около 80% представленных на ней картин были имитациями произведений художников первого поколения Нью-Йоркской школы
[1934]. Эти копии, сделанные из лести, по-прежнему не слишком привлекали широкую аудиторию. Но сама тенденция была весьма тревожной: авангард рисковал стать мейнстримом. Хелен, Грейс, Эл и Ларри в живописи и Фрэнк и его друзья в поэзии все еще оставались частью новой сцены. Ее пока толком не открыла публика, и, следовательно, эта область еще оставалась совершенно свободной. Но эта свобода, судя по всему, была очень уж недолговечной. В середине февраля 1954 г., после нескольких недель без любимой живописи, Хелен написала Соне: «Ужасно хочу вернуться к работе и на самом деле страшно волнуюсь». У нее появилась масса оригинальных идей, которые следовало показать миру
[1935].
К 1954 г. уровень преступности в США, который после окончания войны неуклонно рос, достиг своего пика, особенно в крупных городах
[1936]. Очень небезопасным местом стали, в частности, улицы Нью-Йорка. Казалось, они притягивали к себе всякое отребье: сумасшедших, преступников, просто тех, кому хронически не везло. Вся эта неудачливая компания решила, что пришло время забрать то, чего им не хватало. К сожалению, в жертвы они чаще всего выбирали почти таких же обездоленных и бесправных, как они сами. Вокруг Гринвич-Виллидж, у гей-баров Мидтауна и к северу от 10-й улицы озлобленные мужчины охотились на тех, кто доверял чужакам, поскольку сам был для общества чужим
[1937]. В феврале и марте 1954 г. преступления — двойное убийство и стрельба — до глубины души потрясли нью-йоркское сообщество художников и писателей, окончательно разрушив их веру в то, что они надежно защищены от грабителей и бандитов щитом бедности. До этого они считали: у них просто нет ничего, что мог бы захотеть отобрать человек с оружием.
Невменяемый молодой парень 10 февраля убил поэта Макса Боденхайма и его жену, журналистку Рут Фаган. Боденхайм был привычным персонажем Гринвич-Виллидж начиная с 1930-х годов (он был завсегдатаем заведения Сэма Джонсона, еще когда Ли, одетая в шелковую пижаму, подрабатывала там официанткой). Его знали все, кто часто бывал в «Уолдорфе» и «Сан-Ремо». Когда-то Макс опубликовал несколько книг, но к 1954 г. скатился до попрошайничества: он ходил от столика к столику в баре, предлагая за деньги свои стихи. Поговаривали даже, будто, чтобы оплатить ночлег в дешевом отеле, он выступал сутенером своей жены. Безусловно, звезда Боденхайма давно и окончательно закатилась, но он все равно считался своим, и потому его смерть была поистине пугающей. Некоторые говорили, что парень по имени Гарольд Вайнберг пригласил Боденхаймов к себе гости, в квартиру на Третьей авеню. Другие утверждали, что это супруги предложили Вайнбергу ночлег. Как бы то ни было, к утру Макс был мертв, получив пулю в грудь, и Рут лежала рядом с ним, зарезанная ножом. «Мне надо дать медаль. Я убил двух коммунистов», — заявил убийца полицейским
[1938]. Коммунист, поэт — для тех, кто ничего не смыслил в культуре Гринвич-Виллидж, это было одно и то же. Через два дня в «Сан-Ремо» прошли поминки, на которых, по словам Хелен, присутствовали все. Выпивая, люди вполголоса обсуждали страшный и неожиданный конец Макса и Руфи
[1939]. Вспомнив о поминках Дилана Томаса в «Белой лошади», которые прошли всего три месяца назад, Джудит Малина сказала: «Ряды мертвых поэтов пополняются»
[1940]. А несколько недель спустя к рядам безвременно ушедших друзей чуть не присоединился поэт, который был для многих из местной публики самым важным.
Однажды вечером Фрэнк О’Хара вышел купить продуктов, и уже почти у дверей его убогого жилища на Восточной 49-й улице какие-то молодые бандиты потребовали у него деньги
[1941]. «Я отдал им свой кошелек, но потом они захотели мои ключи, а это уже, знаете, было как-то слишком», — рассказывал Фрэнк в интерпретации Кеннета Коха, которому он позднее поведал об инциденте. Фрэнк сказал головорезам, чтобы они «шли грабить кого-нибудь другого», и побежал вверх по лестнице
[1942]. По пути он почувствовал резкую боль. Тем не менее поэт, не останавливаясь, взбежал на пятый этаж, влетел в квартиру и вызвал полицию. Вскоре, в духе малобюджетного кино, в сполохах мигалок и с воем сирен, прибыли скорая помощь и полиция
[1943]. Фрэнк сказал медикам, что его, должно быть, порезали ножом, но осмотр показал, что в него стреляли. Завернутого в плащ мужчину уложили на каталку и увезли в больницу на острове Вспомоществования
[1944], специализировавшуюся на пулевых ранениях
[1945]. По прибытии в госпиталь Фрэнк первой позвонил Грейс, которая тут же примчалась туда. Она нашла друга лежащим в коридоре на жесткой койке с тонким матрасом в ожидании перевода в палату. Пуля вошла в районе правого бедра, удалять ее было нельзя. «Она располагалась слишком близко к жизненно важным органам», — объяснила друзьям Грейс
[1946].
