Вскоре Хелен решила снова отправиться в Европу, чтобы восстановить силы благодаря путешествиям и искусству
[1985]. «В нахождении 4 июля в опустевшем Нью-Йорке есть что-то удивительно мрачное», — писала она подруге — поэтессе Барбаре Гест. Та в это время занималась в Рино своим разводом
[1986]. Вся художественная братия, за исключением Грейс и Фрэнка, уже переместилась в Хэмптонс. Хелен рассказывала в том же письме: «На прошлой неделе я видела Джоан Митчелл. Она говорит, что Джексон сломал ногу и лодыжку, напившись у де Кунингов в Ист-Хэмптоне. Бедная Ли!»
[1987] Хелен много писала. Хотя, по ее мнению, три-четыре картины получились действительно хорошими, художница считала: они вряд ли понравятся кому-нибудь еще. «На самом деле они смотрятся довольно уродливо», — признавалась она Соне в начале июля
[1988]. Былой энтузиазм Хелен полностью куда-то испарился. Она поехала на выходные с Клемом на фестиваль «Вудсток», где он читал лекции, и написала оттуда Барбаре, что была «хмурой». Хелен рассказывала: «Я вела себя как трехлетний ребенок, уставший, капризный и не получавший достаточного внимания… у меня то появляется, то исчезает сыпь на лице, и меня мучает экзистенциальная тоска по поводу предстоящего отъезда»
[1989]. Хелен собиралась в Европу одна, но к моменту написания этого письма с «Вудстока» Клем решил, что должен сопровождать ее в этой поездке, и настаивал на этом
[1990]. Очевидно, Гринберг долгое время пребывал в счастливой уверенности, что полностью контролирует подругу. Но тем летом, возможно, он испугался, что теряет влияние на нее
[1991]. И причины для этого были. Хелен вернулась к своим коллегам, многие из которых уже не боялись и даже не особенно уважали Клема. К тому же она получила значительное наследство
[1992]. Подруга Гринберга в нем больше не нуждалась. В отличие от него
[1993].
Клем не ездил в Европу с 1939 г., с довоенных времен. Старый Свет стал практически родным для Хелен, и когда они в течение 2,5 месяцев путешествовали по Испании, Италии, Франции и Англии, курс указывала она
[1994]. На самом деле в той поездке им было хорошо вместе из-за их крепких профессиональных взаимоотношений, построенных вокруг искусства. (Клем часто признавался, что больше всего любил смотреть живопись именно в компании Хелен
[1995].) Их график был очень плотным, отражая саму суть энергичной художницы: они были заняты практически от рассвета до рассвета. По приезде в Мадрид Клем и Хелен остановились в отеле «Риц». Утром они отправились в музей Прадо, затем пообедали в Жокей-клубе, потом танцевали до половины второго ночи. Наутро пара вернулась в музей Прадо, потом отдохнула с шампанским у себя в номере, прежде чем опять пойти в музей, а затем посмотреть на бой быков
[1996]. Клем и Хелен прибыли в Рим 2 августа. Они осмотрели достопримечательности Вечного города, а потом арендовали автомобиль и поехали в Неаполь (завернув по дороге на Капри и в Помпеи), Салерно, Позитано и, наконец, во Флоренцию
[1997]. Последняя буквально заворожила Хелен своими богатствами. «Каждый экспонат галереи Уффици стал бы сенсацией в любом другом музее», — написала Франкенталер Соне
[1998]. Словно им не хватило созерцания полотен, висящих на стенах знаменитой галереи, после ее посещения Хелен с Клемом отправились к легендарному искусствоведу Бернарду Беренсону, специалисту по эпохе Возрождения. Они пили чай на его летней вилле в соседней Консуме. «Он правда фантастический. Он так стар, что ощущение его возраста просто пронизывает атмосферу, — написала Хелен Соне о восьмидесятидевятилетнем ученом. — Я вовсе не имею в виду, что он плохо соображает. Но такая уж у него манера вести себя! На самом деле он невероятно энергичный, остроумный, язвительный и очень живой». Хелен с немалым удивлением обнаружила в кабинете Беренсона номера ArtNews и узнала, что ученый внимательно следит за развитием искусства в Нью-Йорке
[1999].
То, с каким интересом европейцы относились к ее маленькому закрытому нью-йоркскому мирку, стало открытием для Хелен. Она поочередно чувствовала себя то послом интереснейшей столицы, то ученым, который докладывает коллегам о ходе потрясающего, новаторского эксперимента. «Все английские художники (да и французские) ловят каждое слово из Америки, — объясняла Хелен. — Они действительно смотрят на нас с большим интересом, впервые в истории»
[2000]. Бурные дискуссии породил американский павильон на биеннале в Венеции. Участием США в этом мероприятии занимался Нью-Йоркский музей современного искусства, и для работ Билла де Кунинга выделили целых два зала. По мнению Хелен, для биеннале отобрали не лучшие его картины. К тому же ее неприятно удивило то, что вторым художником, выставлявшимся в павильоне США, был соцреалист Бен Шах. Впрочем, по словам Франкенталер, американская экспозиция все равно была лучшей.
