В 1955 г. в США приехала эпатажная двадцатилетняя французская писательница по имени Франсуаза Саган, ставшая наглядной манифестацией социальной философии Симоны де Бовуар и процитированных ею слов Рембо. Незадолго до этого на английском языке вышла ее книга «Здравствуй, грусть!», в которой рассказывалось о романе молодой женщины с мужчиной значительно старше нее. Саган встречалась с читателями в рамках рекламного тура. Фотографии писательницы были повсюду, ее выходки описывались в прессе с восторгом и в мельчайших деталях. «Она, казалось… распоряжалась своей славой с огромным апломбом, живя так, как позволено было молодым писателям-мужчинам, — вспоминал писатель Джойс Джонсон, которому в то время было девятнадцать. — Она питала пристрастие к очень быстрой езде на дорогих спортивных автомобилях… Было в ее стремительности, в ее крутости то, что казалась нам… совершенно новым»
[2206]. Создавалось впечатление, что Саган с ее по-детски надутыми губками и парижской томностью сделала прыжок к собственному освобождению без малейших усилий. Женщины Нью-Йоркской школы знали совсем другую реальность. Они были хорошо знакомы с муками и болью, которыми сопровождается обретение свободы и ее сохранение, обнаружение того «еще не познанного мира», о котором говорил Рембо.
На третьей ежегодной выставке в «Конюшенной галерее» юная Марисоль Эскобар продала скульптуру и была настолько встревожена вниманием к своей персоне, последовавшим за этим, что сбежала сначала в Мексику, а затем в Париж
[2207]. Грейс тоже утратила равновесие. В свой 33-й день рождения, в марте, она написала в дневнике: «Пытаюсь придумать, чего я могла бы себе пожелать… но единственное, что приходит в голову — “мужайся!”»
[2208]. Чем больше художница приближалась, по ее предчувствиям, к собственному уникальному стилю живописи, тем больше она стремилась к изоляции в стенах мастерской, на тот момент, однако, совершенно невозможной. Грейс обнаружила: продаются не только ее работы — частью сделки купли-продажи становится она сама
[2209]. Мэри Эбботт, получившая той весной от Грейс письмо о ее подавленном состоянии, попыталась помочь подруге сменить фокус. Мэри написала: «…нет в тебе отчаяния, я в это просто не верю… Ты просто на мгновение испытала ностальгию по тому, что чувствовала и как романтизировала то, что значит быть художником, и т. д., будучи наивной и неискушенной. Это непременно пройдет, как и само то состояние, которое уже ушло»
[2210].
Но Грейс, по-видимому, просто не могла приспособиться к переменам. Она пыталась не показывать внутреннее смятение за пределами Эссекс-стрит, но у нее ничего не вышло. В мае женщина расплакалась в присутствии Ларри и Фрэнка, приведя их в полное замешательство и ступор. «Разве кто-нибудь из нас произнес что-то, что могло дать начало твоей долгой дискуссии с самой собой, которая быстро привела к вопросам “Кто я? Почему я?” и тому подобным?.. Я не знаю, что сделать, чтобы тебе стало лучше, — написал ей Ларри на следующий день. — Я никогда прежде не видел тебя такой… Сходи посмотри Родена и, прошу, НЕ кончай жизнь самоубийством. Прощаюсь, детка, я еще позвоню. Папа»
[2211]. А временами страхи Грейс прорывались в присутствии далеко не самых участливых ее друзей. «Два дня назад я пережила очередной нервный срыв, и, к моему великому унижению, на этот раз его свидетелем была Джоан», — писала Хартиган в том же месяце. Она назвала весну 1955 г. «ужасным временем». Грейс добавляла: «…я потеряна и пытаюсь выбраться, и — что хуже всего — никакие, даже самые упорные усилия не позволяют мне выразить это барахтанье на холсте. Все так и остается во мне, я едва заставляю себя писать. Я не знаю ничего: ни что я хочу изобразить, ни как я собираюсь это сделать»
[2212]. И тут, совершенно неожиданно, у Грейс появилась возможность сбежать из Нью-Йорка, из своей мастерской, из мира искусства и даже от себя самой. И она ею воспользовалась.
Джейн Фрейлихер и Джо Хазан собрались пожениться, но сначала Джо нужно было развестись с прежней женой, и он решил сделать это в Мексике
[2213]. К середине мая поэт Джон Эшбери, Грейс и Уолт захотели отправиться на юго-запад вместе с Джо в его кабриолете, и 28 мая компания выехала из Нью-Йорка. Им предстояло трехнедельное путешествие по Северной Америке длиной 6500 километров
[2214]. «Наш мотель напоминает какой-то гламурный голливудский малобюджетный фильм. Я наполовину его обожаю, а наполовину смеюсь над ним. Тут гигантские гамбургеры с сыром, бассейны в форме почек, зеленые прожекторы», — написала Грейс из Техаса на третий день пути
[2215]. Но после недели жары и дискомфорта от перемещения в автомобиле в компании начали разгораться нешуточные страсти. Получая совершенно противоречивые отчеты от разных пассажиров кабриолета, Фрэнк опасался, что путешественники возненавидели друг друга и что Грейс и Уолт, должно быть, уже убиты, а их тела свалены в реку Рио-Гранде
[2216]. Джимми Шайлер писал Кеннету Коху: «Как по мне, было бы более щадящим для нервов вести грузовик, груженный тротилом, через Скалистые горы [нежели отправиться в Мексику в такой компании]»
[2217]. Словом, никто особенно не удивился тому, что сразу после пересечения границы группа распалась. Грейс с Уолтом устремились на поиски страны, которая так вдохновила художницу, когда она жила там с Гарри на деньги, выделенные согласно Закону о льготах демобилизованным. А Джо, Джейн и Джон поехали немного развлечься в прибрежный курортный город Акапулько
[2218].
