Однажды Хелен, якобы чтобы отпраздновать начало нового сезона и расширение своей группы, решила устроить вечеринку в стиле 1920-х годов. К этому ее подтолкнуло возрождение интереса к Ф. Скотту Фицджеральду в обществе
[1104]. Молодые американские интеллектуалы и представители творческих кругов, пережившие в недалеком прошлом трудные времена, снова чувствовали себя частью послевоенного «потерянного поколения»
[1105]. Занимаясь организацией вечеринки, Хелен попутно освобождала в своей мастерской место для новой соседки — Ли
[1106]. Дело в том, что Поллоки на зиму вернулись в город. Они поселились в доме Оссорио на аллее Макдугал, но Ли не могла там работать. У Джексона часто случались запои, которые длились по несколько дней. Краснер в эти периоды приходилось быть постоянно начеку, чтобы не случилось чего-то непоправимого
[1107]. «Чем больше росла слава Джексона, тем сильнее он мучился и страдал, — объясняла Ли. — Моей помощи и поддержки, судя по всему, уже не хватало»
[1108]. С Джексоном стало невозможно просто жить, не то что работать, и Ли нашла творческое убежище в мастерской Хелен на 21-й улице.
Ли, прошедшая тяжелый период жизни и сформировавшаяся как личность на улицах Нью-Йорка, по возрасту годилась Хелен в матери. Выросшая в Бруклине Краснер как никто другой отличалась от подруги с ее обеспеченным детством. И все же каждая из них нуждалась именно в таком партнере. Хелен во многих отношениях была точно такой же, как Ли до встречи с Поллоком: бесстрашной, независимой, наслаждавшейся обществом коллег-единомышленников, с радостью раздвигающей свои творческие горизонты. Ли постепенно вытеснила в себе ту молодую и решительную женщину и теперь благодаря Хелен, вероятно, могла бы вернуться на прежний курс. Что касается Хелен, это был ее первый в жизни опыт общения с состоявшейся и влиятельной художницей. Прежде ее наставниками выступали исключительно мужчины. А они, какими бы хорошими учителями ни были, некоторые уроки ей преподать не могли. Именно на примере Ли Хелен могла убедиться, что, несмотря на общественные предрассудки, можно быть одновременно и художником, и женщиной и играть обе роли с полной самоотдачей и достоинством. Да, Ли не показывала своих работ публике, но выставок не было и у многих ее коллег-мужчин. Да, она находилась в тени Поллока, однако это ничуть не ослабляло ее творческого энтузиазма. Ли оставалась решительной и беспощадной, и Хелен это восхищало. «Эта женщина — сильная и агрессивная, она похожа на студенток Беннингтонского колледжа, хоть ей и сорок лет. Ее присутствие заставляет меня постоянно самоутверждаться, — писала Хелен Соне. — Однако, думаю, мне не навредит, если какое-то время рядом со мной кто-то будет. К тому же с ней приятно общаться, и она хороший критик»
[1109].
К прибытию Ли Хелен вычистила и вымыла мастерскую до блеска. Девушка сначала хотела устроить в ней вечеринку в стиле Фицджеральда
[1110]. Однако в процессе планирования мероприятие, «которое задумывалось как небольшая гулянка», приобретало все больший размах. Пришлось искать более вместительное помещение. «Все будет происходить в огромной мастерской, которую я нашла благодаря Дэвиду Хэйру, другу-скульптору, — писала Соне Хелен. — Нарядные люди и общее оформление превратят вечеринку в настоящее шоу. Двадцатые годы действительно завладели умами всех наших. Хоть это и грустно характеризует нынешнее время, но все равно довольно забавно»
[1111]. Мастерская Хэйра удобно располагалась в доме 79 по Восточной 10-й улице, среди как минимум десятка других студий. На вечеринку все явились в костюмах в стиле 20-х годов XX в. Гости пили и танцевали до рассвета, после чего толпой вывалили на улицу. К этому моменту Хелен уже решила арендовать мастерскую у Хэйра, который собирался позднее той весной во Францию
[1112]. «Мастерская действительно прекрасная, я от нее в полном восторге», — написала она Соне 7 мая
[1113]. Это была настоящая студия, предназначенная для творчества, а Хелен в 22 года уже была настоящим художником. Как раз в тот день, когда девушка написала подруге о переезде на новое место, состоялось открытие ее первой выставки в галерее Джона Майерса. Экспозиция называлась «Новое поколение». Работы Хелен были представлены наряду с произведениями ее коллег: Грейс, Эла, Гарри Джексона и Боба Гуднафа. «Это все меня страшно радует, удивляет, пугает и льстит мне», — писала Хелен
[1114].
В выставке в «Тиборе» участвуют пять художников… у каждого своя изюминка… Моих картин три: очень большое масло, масло поменьше и еще одна работа не на холсте, а на бумаге. Меня очень удивили, позабавили и порадовали рецензии. Видит бог, все эти критики не отличат собственных дырок в заднице от того же у Роджера Фрая, но все равно приятно…
[1115]
Миновал всего год с тех пор, как Хелен писала свои работы в стиле Пикассо и организовывала выставку в Беннингтонском колледже. Тогда она изо всех сил старалась привлечь к себе внимание критиков и рецензентов, обзванивая их как школьница и не зная, отреагирует ли кто-то на приглашение. Теперь же многие из них стали через Клема ее друзьями. Однако самыми тесными были отношения, которые Хелен самостоятельно наладила и укрепила с коллегами-художниками, особенно с ядром, сплотившимся вокруг галереи «Тибор де Надь». Хелен окрестила этот «отряд»
[1116] «тиборской пятеркой». Туда входили Грейс, Эл, Гарри, Боб Гуднаф (которого вскоре заменил Ларри Риверс) и сама Хелен
[1117]. Благодаря переезду в мастерскую Хэйра она могла писать в непосредственной близости от друзей-единомышленников. А следовательно, все они получали более легкий доступ к работам друг друга. Для Хелен это было чрезвычайно важным. Она объясняла:
