С одной стороны, этот несчастливый опыт повлиял на меня угнетающе как на молодого певца и заставил постоянно избегать пения сольных партий, в независимости от ситуации. Этот страх усиливался по мере того, как я становился старше, и могу сказать, что я окончательно так его и не поборол. До того, как мне исполнилось 12 лет, я умолял отца научить меня играть на скрипке, чтобы я смог стать оркестровым музыкантом и бросить пение. Если я правильно помню, мне было тринадцать, когда преподобный господин Харэссер взял меня играть партию второй скрипки, а спустя два года — альта, так как мой отец играл первую скрипку. Однако, с другой стороны, у меня были проблемы только лишь с горлом и голосом, и благодаря своим умственным способностям я смог изучать, наблюдать, исследовать и выяснить все о звукоизвлечении.
2. ЧЕМПИОН ВОПРОСОВ
Что интересно, моя жажда узнать, что я должен делать с горлом, чтобы извлекать качественные звуки, в свое время заставила меня стать «чемпионом по вопросам». Но я скорее удивлял людей, чем утомлял их. Не могу вспомнить более одного или двух случаев, когда профессионалы уставали от большого количества вопросов, которые я им задавал. А у меня была возможность спрашивать достаточно.
В те дни было не так, как сейчас в некоторых местах, когда профессиональные музыканты встречают в штыки друг друга. Только лишь один музыкант становится чуть более успешным, чем другой, и все тут же, как будто по взаимной договоренности, налетают на него, стремясь сбросить его вниз. Как воробьи во дворе старой церкви Святого Павла, что всей стаей пускаются в погоню и поднимают ужаснейший галдеж своими длинными клювами. Они бессердечно угрожают ими любой другой птице, которая стремится попасть в это прекраснейшее место, до тех пор, пока несчастный певун не улетит либо не упадет замертво жертвой этих завистливых и жадных пернатых свиней. В доме моего отца я никогда не видел и не слышал ни о чем подобном. Он был приютом каждого музыканта, который проходил мимо; в равной степени мы приветствовали и немцев, и итальянцев. В те дни, когда не было железных дорог, путешествия были медленными и утомительными, и Бриксен, романтический город с множеством исторических реликвий, с кафедрой епископа и многими важными правительственными учреждениями, был местом, где каждый артист останавливался во время своих гастролей, имея возможность дать несколько финансово успешных концертов, если они были достойны внимания.
Хотя это не имеет ничего общего с данным очерком, все же из-за того, какие особенности и трудности ждали тогда исполнителя при подготовке к концерту или его организации, я считаю нужным добавить следующее: исполнитель был еще и импресарио. Сначала он должен был добиться расположения наиболее влиятельных музыкантов нашего города. Это было легко, потому, как я уже отмечал, профессионалы относились друг к другу как братья. Встреча с ними была подобна встрече со старыми друзьями, приезжего исполнителя принимали с самым искренним радушием, без ворчания после его ухода. Местный музыкант давал приезжему коллеге список наиболее известных высокопоставленных лиц церкви, аристократии, государственных служащих и самых богатых жителей. Этот исполнитель затем лично приглашал их на свой концерт. Для кого-то из этих вельмож было важно, чтобы тот местный музыкант лично представил приезжего коллегу, что являлось достаточно самоотверженным поступком для такого занятого человека, как мой отец.
Благодаря этому я, совсем еще юнец, познакомился со многими выдающимися музыкантами и смог задать им огромное количество вопросов. Отмечу одно обстоятельство, над которым следует поразмышлять каждому ученику. Это были те самые исполнители, которые, как я обнаружил, издавали звуки с беспредельной легкостью и подвижностью горла; те, кого я донимал вопросами о том, как и что они сделали, и что должен сделать я, чтобы добиться такого же результата. Ни один из них так и не смог мне дать ни одного практического совета о том, как мне избавиться от проблем зажимания шеи и пения на горле. Другая трудность, о которой я еще не упоминал, заключалась в том, что я никак не мог контролировать дыхание, даже если вдыхал достаточное количество воздуха; и хотя почти сорок лет назад итальянский певец, имя которого я теперь не могу вспомнить, научил меня очень важному правилу — ненадолго задерживать дыхание сразу после его взятия, чтобы удержать весь воздух и самым простым образом подготовиться к звукоизвлечению, — все же мне редко хватало дыхания, чтобы закончить музыкальную фразу.
Я повстречал и послушал огромное количество итальянских примадонн в доме моего отца и был поражен тем, как долго некоторые из них могут петь, не меняя дыхания. Я заваливал их вопросами о том, как у них это получается и как мне добиться того же. Все советы были примерно такими: «Попробуйте контролировать дыхание; поместите перед собой во время пения зеркало, зажженную свечу или перо, если стекло запотеет, если пламя свечи или перо станут колыхаться, значит, выходит слишком много воздуха». Какую практическую пользу может принести подобный совет? Да никакой! «Контролируйте дыхание» — да, это как раз то, что я не могу делать. «Не выпускайте слишком много воздуха сразу!» Но как мне избежать этого, как это делают другие, — ни одна из этих великих певиц не смогла ответить мне. Я пришел к выводу, если певец достаточно молод, у него хороший голос и он использует его красиво и естественно, — это самый настоящий подарок, и он или она делает это по счастливой случайности, не зная, как и почему так хорошо выходит. Но, если у какого-нибудь несчастного человека есть склонность к музыке и он в юности, сам не зная как, усвоил вредные привычки, тогда эти самые прекрасные певцы неспособны направить его в правильное русло. Они умеют очень умно говорить о музыкальной стороне пения, о стиле и выражении и так далее, но они, кажется, совсем не обладают настоящими знаниями по физиологии или звукоизвлечению.
В возрасте 14 лет у меня началась мутация голоса. К тому времени, как уже говорилось, я не пел в хоре, а играл в оркестре. Но, несмотря на рекомендацию полностью воздержаться от пения во время периода мутации, я нередко пел на различных мероприятиях, когда нужен был отцу в его собственном хоре или заменял его на вечерних службах, особенно на так называемых молитвах девятого дня во многих церквушках и часовнях моего родного города, где, помимо игры на маленьком органе-портативе, органист должен был сопровождать пение прихожан. Я помогал отцу каждый день во время его вокальных уроков для мальчиков и девочек, которые постепенно он стал доверять мне проводить полностью самому. Как только диапазон моего голоса изменился до определенной степени (по меньшей мере тм« петь тенором), я собрал из моих однокурсник™* ••• «я ы.й кружок, который пользовался популярн голос
продолжал меняться, и я уже пел втс затем
первого баса; в возрасте шестнадцати с гиги сыат п тл., > »г я был самый крепкий второй бас в этом кр^ижъ^лаж даже самый прозорливый, и не мог то яит® та зд» не подающий никаких надежд ма^гк» ичгкь шгк тя мда ции голоса станет обладателем нД
руглого и звучного баса с огпаМХЙ!?» йшл&зз Hi1 м- 1 акже могу здесь упомянуть. таж.тоигэ-гс’.созякжж' 'ревности и простительно"» гопп^/к'м^ ияЩтоади гги два моих соперника, упомШ^гья -и Уэт, прошли через
мутаций'--------— со мной и тогда же стали
скпйЭЛйй5*« в »niw^c^uHo из периода мутации они вы-шли'»'<1 ,ги 'иШкУОТ "потерей певческого голоса; поэтому они тд^ '« щтйлись в оркестре, никогда больше не пытаясь пет'ъДаже в хоре.
На первый взгляд это может выглядеть как единичный случай, но я припоминаю огромное количество похожих историй. Я специально наблюдал в Нью-Йорке за карьерами нескольких мальчиков-сопрано в разных алтарных хорах и обнаружил, что лишь в редких случаях их голоса после мутации достаточно хороши для вокальной карьеры. Такие есть, но их немного, и они составляют лишь малую часть. Извините за вопрос, но как это можно объяснить?
