В истории одного из помещений магазина была своя минута славы, как я обнаружил несколько лет назад, сидя в кафе в Копенгагене в ожидании своего зятя. Мне было нечего почитать, и, чтобы скоротать время и не глазеть на других посетителей, я принялся рассеянно разглядывать репродукцию на стене. Что-то в ней показалось мне знакомым, и внезапно меня осенило — это же мой кабинет на Чаринг-Кросс-роуд, 113! Это была работа Тулуз-Лотрека, рекламный плакат 1894 года, сделанный по заказу компании J amp; E Bella для фабрики конфетти, которая несколько лет размещалась в одном из наших зданий.
Внутри магазин был настоящим лабиринтом, кроличьей норой, виляющей между высоких стеллажей, набитых вперемешку новыми и подержанными книгами, — когда я был маленьким, их было четыре миллиона. На момент смерти Кристины там все еще насчитывалось более миллиона книг, беспорядочно сваленных на нескончаемых полках и лежащих стопками на полу. Торговые залы площадью 3700 квадратных метров занимали пять этажей, а в центральной части работал старый лифт, сохранившийся с 1920-х годов, — еле ползая, он переправлял покупателей с этажа на этаж. Было и несколько эскалаторов, которые появились по прихоти Кристины, — явно без стратегической задачи упростить покупателям поиск книг. К концу правления Кристины планировка стала еще более нелогичной, а расстановка книг на полках — еще более беспорядочной, что, без сомнения, удручало покупателей.
В помещениях было несколько неохраняемых входов, и это привлекало воров, так что магазин нравился по меньшей мере одной категории публики. Медицинский отдел, где средний чек был довольно внушительным, размещался в подвале, разумеется переименованном в нижний этаж. Впрочем, смена названия никого не обманывала — это было мрачное помещение, где нередко тянуло смрадом из канализационных труб. Один из эскалаторов Кристина установила так, что покупатели поднимались из подвала на первый этаж и оказывались прямо перед выходом на улицу — просто идеальные условия для магазинных воришек. Когда стало понятно, что это не лучшая идея, направление движения изменили и эскалатор стал работать только на спуск.
В магазине был антикварный отдел, чудесное помещение с люстрами и альковами, отделанными деревянными панелями, музыкальный отдел с вращающимися стойками и наушниками, бюро путешествий, через которое я в 1959 году заказал двухнедельную поездку на горнолыжный курорт Кицбюэль, и отдел филателии, где продавали марки с тысяч писем, которые компания получала ежедневно. Была там и галерея — сначала она располагалась на четвертом этаже, но во времена Кристины переехала на второй, в отдельное довольно безликое помещение за пределами отдела искусств. В 1930-х годах на втором этаже находились помещения администрации, которые потом заняли и часть дома 111 по Чаринг-Кросс-роуд, когда лошади Crosse amp; Blackwell пали жертвой развития автомобильной промышленности.
На заднем дворе размещался большой товарный склад, куда поступали тонны книг, которые каждый день отправлялись на прилавки, и здесь же стояли машины Уильяма и Кристины. Рядом была столярная мастерская, где изготавливали и чинили деревянные полки, общая длина которых в магазине приближалась к 50 километрам.
Когда я появился на свет, в магазине работали 350 человек, которые обслуживали сотни тысяч покупателей, приезжающих со всего мира. Во время лондонского блица
[8] Foyles чудом избежал прямого попадания. У нас сохранилось фото воронки от взрыва бомбы на Чаринг-Кросс-роуд, через которую на скорую руку построили разборный мост. Уильям велеречиво называл его «мост Фойла, возведенный, чтобы обеспечить покупателям доступ в магазин».
Магазин был территорией мечтаний и открытий, где ребенок мог преспокойно заблудиться, потерявшись среди времени и книг. После войны я и мои сестры приходили сюда регулярно все свое детство.
Когда мы, живя за границей, приезжали домой, магазин был одним из первых мест, где мы спешили побывать, и он продолжал радовать нас, пока не переехал в новый дом.
Теперь старого магазина больше нет — его снесли, чтобы освободить землю для квартала площадью около 30 000 квадратных метров, где разместятся мелкие офисы, магазины и рестораны. Из нового помещения Foyles на Чаринг-Кросс-роуд, 107, я вижу на знакомом месте огромный котлован. Он зияет, как дыра на челюсти Сохо, из которой вырвали гигантский зуб. Это зрелище причиняет мне такую же боль, как пустое кресло дедушки после его смерти.
В лучшие времена Foyles властвовал на Чаринг-Кросс-роуд как величавая герцогиня. К моменту смерти Кристины он превратился в тронутую незамужнюю тетушку, на которую смотрят со смесью жалости, любви и иронии и которую затмили алая леди Borders и синий чулок Blackwells.
[9] Но Foyles рано списывать со счетов. Прекрасное новое здание на Чаринг-Кросс-роуд обретает собственный стиль и привлекает иных поклонников, и Foyles, последний большой книжный магазин на улице, элегантный и моложавый, готов принять вызов XXI века.
4. Четыре пятницы в магазине
Когда в 1946 году отец пришел с войны, Кристина не предложила ему вернуться в Foyles, откуда он ушел в армию в 1940-м, и он открыл небольшую типографию на Флиткрофт-стрит, ближе к концу Денмарк-стрит. От типографии до магазина было меньше ста метров, и мама работала там несколько часов в день. Позднее я узнал, что типография получала дотации от Foyles, их втайне от Кристины организовал Уильям с помощью Бена Перрика — будучи хорошим другом моей матери, тот выступал в роли посредника.
У типографии был небольшой автофургон, и водитель, мистер Уотсон, жил примерно в миле от нас, чуть севернее Райгейта, в графстве Суррей. Мы не знали его имени, только фамилию. Говорил он с мягким суррейским акцентом, который сейчас, с ростом предместий, практически вымер. Иногда, когда мы уезжали отдыхать, он и его жена присматривали за нашим домом и животными. Тогда у нас жил говорящий индийский скворец Саймон, отличный подражатель, как и большинство его собратьев. Помню, как в очередной раз вернувшись домой, мы услышали, что знакомое «С добрым утром, Саймон!» теперь звучит на суррейский манер.
Во время школьных каникул мы каждую пятницу ездили в Лондон — именно в этот день дедушка наносил еженедельный визит в магазин. На автофургоне, где за рулем сидел папа или чаще мистер Уотсон, нас отвозили в типографию. В подвале мы с любопытством разглядывали свинцовые чушки, напоминающие гигантские плитки шоколада Cadbury, которые закладывались в линотип и волшебным образом превращались в строки и страницы шрифта. Затем отлитые буквы устанавливали в печатные станки Heidelberg, похожие на гигантских механических насекомых, шевелящих исполинскими лапами, и слова наносились на бумагу. Но, хотя печать была настоящим чудом, готовые книги были еще более притягательны, и из типографии мы спешили в магазин.
