В то время у Кристины была квартира-дуплекс в здании магазина, на втором и третьем этаже. Это была святая святых, которую охранял ее муж, — попасть в квартиру можно было только через его кабинет. Ее экономка, миссис Жак, угощала нас сладостями и молоком, развлекала фокусами, рассказывала нам истории, пела для нас и вместе с нами и старалась сделать все, чтобы мы не раздражали Кристину. Кристина терпела нас, но она не слишком любила детей, предпочитая животных, о которых тоже заботилась миссис Жак. В те годы у нее жили жизнерадостный шоколадно-коричневый пудель Оскар, сиамский кот и обычно черепаха. В обязанности миссис Жак входило ежедневно выгуливать Оскара, и жители Сохо, что в ту пору напоминал деревню обилием магазинчиков, торгующих свежими продуктами, частенько наблюдали, как пес затаскивал худую высокую женщину в мясную лавку, где начинал хватать все, до чего мог дотянуться. Кристина рассчитывалась за нанесенный ущерб помесячно, таким же образом, как много позднее выплачивала компенсации бухгалтерам и налоговым инспекторам, покусанным ее последним псом.
Из квартиры Кристины мы совершали вылазки в Сохо или шли в кинотеатр Jacey News на утренний сеанс мультфильмов. Сейчас, семьдесят лет спустя, когда я пишу эти строки, кажется немыслимым, что четверо маленьких детей идут гурьбой через Сохо без сопровождения взрослых. Я не настолько наивен, чтобы полагать, что тогда мир был безопаснее, но думаю, что, возможно, сегодня мы чрезмерно опекаем детей и из-за этого они утрачивают природный инстинкт самосохранения, а вместе с ним — уверенность в своих силах.
Кульминацией дня был ланч, когда мы все собирались в Trocadero. Этот ресторан давно закрыли, а на его месте появился кинотеатр, убогие магазинчики для туристов и «развлекательные заведения». Этот ресторан, открытый в конце XIX века на Шафтсбери-авеню рядом с площадью Пикадилли, некогда был флагманом ресторанной империи J. Lyons and Co и процветал вплоть до суровых 1950-х годов, но в условиях кризиса его дни были сочтены. Меню было небольшим: великолепно приготовленные и красиво сервированные блюда и средний уровень цен, рассчитанный на бизнесменов, которые не привыкли сорить деньгами. Обеденный зал в форме огромной буквы L, прямоугольника, из которого вырезана часть, отведенная под кухни, вмещал несколько сотен гостей, и, как было заведено в сети Lyons Corner Houses, их ловко и расторопно обслуживал многочисленный персонал. В углу обеденного зала негромко играли музыканты под управлением дирижера во фраке и белом галстуке, и его помпезный облик странно диссонировал с умиротворяющей мелодией.
Эти ланчи были семейной традицией, и мы все их очень любили. Каждую пятницу все члены семьи Фойл, которые были в Лондоне, собирались вместе. Я не помню, чтобы там хоть раз присутствовал мой отец — они с Кристиной терпеть не могли друг друга, а явные успехи дедушки, по-видимому, усиливали его ощущение собственной несостоятельности. Этот семейный ритуал попросту исключал участие отца, хотя в круг посвященных входили муж Кристины Рон и жена дяди Дика Элис. Сначала мы сидели в баре наверху, где нам, детям, заказывали фруктовый сок Britvic, а взрослые в большинстве пили коктейль «шампань», который подавали в бокалах-креманках, по преданию некогда сделанным со слепка груди Марии-Антуанетты. Элис предпочитала кампари с содовой, а Рон — сухой мартини.
Потом мы спускались в сам ресторан по внушительной лестнице, которая вела в верхнюю часть буквы L. По сигналу мистера Вудса, метрдотеля, музыканты начинали играть «Счастливого странника», любимую песню дедушки, и наша небольшая процессия шествовала к столику, зарезервированному для нас в левой части зала. Дедушка с развевающимися седыми локонами шел впереди, и я помню, как гордился, будучи ребенком, своей близостью с этим большим, добрым, любимым и любящим человеком. Нас обслуживали одни и те же официанты, которыми командовал мистер Вудс — всегда готовый стать мишенью для дедушкиных шуток, он охал от неожиданности, когда при рукопожатии его било током или ему в карман внезапно падал рогалик.
Обычно за столом были только члены семьи, но иногда дедушка или Кристина приглашали кого-нибудь из своих друзей или знакомых. Помню, как однажды к нам присоединился епископ Лондонский, который на вопрос, как к нему следует обращаться, ответил: «Называйте меня «Еп». В другой раз Уильям пригласил американского ученого — тот написал книгу о приемах устного счета, которая привлекла его внимание. Он любил не только книги, но и цифры, и мальчишкой я наблюдал, как он пробегал взглядом колонку таблицы с фунтами, шиллингами и пенсами и тут же вписывал итоговую сумму. Я унаследовал от него любовь к устному счету и поэтому получил в подарок экземпляр этой книги.
Именно в Trocadero я впервые попробовал карри, в то время, когда индийские рестораны еще были экзотикой. Его подал настоящий индиец в тюрбане, с тележки, на которой стояли три блюда разной степени остроты, покрытые медными колпаками. Как тут же выяснилось, с самым острым вариантом надо было держаться поосторожнее. Кроме того, нам подали чатни, пападамы и остро пахнущую «бомбейскую утку»,
[10] которой уже не встретишь сегодня. Там же я впервые отведал копченого лосося, в ту пору дорогостоящий деликатес, увидел, как подают crêpes Suzette ,
[11] поджигая соус с ликером, и пригубил Châteauneuf-du-Pape (шатонеф-дю-пап), любимое вино дедушки. Пока все мы вкушали плоды дедушкиной щедрости, он сидел во главе стола в коконе своей глухоты и молча наслаждался обществом своей семьи.
После ланча мы возвращались в магазин и еще пару часов бродили по его отделам, теряясь в волшебном мире книг и отбирая те, которые нам приглянулись. Именно эти дни моего детства, когда я блуждал среди стеллажей, завороженный изобилием, заронили в мою душу семена любви к чтению. Книги будоражили любопытство, пробуждали тягу к странствиям, и, как я недавно признался сестрам, юношеское влечение к противоположному полу: я обнаружил, что, если тайком покопаться в отделе фотографий, можно отыскать снимок обнаженной женщины.
Когда приходил час возвращаться домой, мы, пошатываясь, брели в кабинет к дедушке с охапками своих сокровищ и спрашивали, можно ли забрать их с собой. Разумеется, ответ был «да». Такой неограниченный доступ к книгам в детстве был огромным счастьем, он привил нам любовь к чтению, которая сохранилась до сих пор. Даже сейчас я испытываю знакомое волнение, когда брожу по новому зданию Foyles на Чаринг-Кросс-роуд, чтобы посмотреть, что есть в продаже, и в очередной раз наткнуться на книгу, о существовании которой я не знал и которая манит меня к себе. Я до сих пор покупаю больше книг, чем могу прочесть. Некоторые требуют немедленного прочтения, другие оседают на полках, постепенно дозревая, как хорошее вино. Их достают по случаю — тоже как хорошее вино — и наслаждаются, когда появится подходящее настроение.
Когда я был подростком, дедушка разрешил мне пользоваться его счетом в Trocadero, но я сделал это только пару раз, чтобы развлечь школьных товарищей, когда денег, как всегда, было в обрез. Однажды, когда мы, воспользовавшись великодушием Уильяма, заказали вино, которое обычно не могли себе позволить, в ресторан явились Кристина и Рон. Нельзя сказать, что они были рады меня видеть, но после этого тетушка разрешила моим сестрам, которые иногда останавливались в ее квартире, если она была в отъезде, пользоваться ее счетом в ресторанах Сохо.
