Ее сложная натура сформировалась под влиянием событий раннего детства. В пять лет она заболела туберкулезом и провела около полугода в больнице, в городе Маргит. В это время, в разгар Первой мировой войны, родители не имели возможности навещать ее. Большинство других пациентов составляли раненые солдаты и офицеры, которые приходили в себя от ужасов войны. Кристина напоминала им о доме, о невинности, о семье. Говорят, ей приходилось танцевать для них, а возможно, случалось и кое-что похуже. Наверняка известно лишь одно — она вернулась домой иной. Мама вспоминала, как бросилась к ней навстречу, чтобы обнять любимую сестренку, но та оттолкнула ее и отвернулась. Подозреваю, что этот ранний опыт окрасил ее отношение к жизни в целом и к мужчинам в частности. По возвращении она сблизилась с сыном одного из соседей, Рональдом Бэтти, своим ровесником, который стал сначала ее постоянным спутником, а позднее — мужем. Он был для нее лучшим другом и соратником в течение семидесяти семи лет.
Кристина и моя мать начали работать в семейном бизнесе в 1928 году, после того как провели год в пансионе для девушек в Вильдерсвиле, швейцарской деревушке в округе Интерлакен. Мама работала в торговом зале, в музыкальном отделе, где среди прочих ей довелось обслуживать Луи Армстронга и Поля Робсона, тогда как Кристина, Бэбс, как называл ее Уильям, быстро стала, как сказали бы сегодня, его персональным ассистентом. Сомневаюсь, что она провела много времени за прилавком, скорее она сразу задалась целью разобраться в делах целиком и полностью.
Уильям доверял ей настолько, что в возрасте двадцати одного года отправил ее в Ленинград, ныне и ранее Санкт-Петербург, чтобы взыскать безнадежные долги: хорошо известно, что в коммунистическую эпоху русские платили по счетам из рук вон плохо. По большей части должниками были научные работники, которые жили в городских трущобах. Кристина вернулась почти без денег, зато с многочисленными историями о том, как перешагивала пьяных на темной лестнице. Спустя годы она опубликовала в Sunday Express статью об этом путешествии, где резко критиковала Россию. После этого советское посольство письменно уведомило ее о том, что дорога в СССР для нее закрыта.
Опыт, который я приобрел много лет спустя, говорит о том, что, хотя Foyles умел отлично продавать книги за границей, получать оплату у него выходило куда хуже. В начале 1980-х годов муж Кристины Рон, который занимался недвижимостью компании и контролировал ее финансы, услышал, что я регулярно бываю в Кувейте, и спросил, не могу ли я взыскать кое-какие старые долги. Он вручил мне большой коричневый конверт с надписью «Кувейт». Внутри лежала небольшая пачка каталожных карточек, на каждой из которых были написаны карандашом имя, адрес, дата, название книги и сумма. Будучи бухгалтером, я понял, что это реестр дебиторов Foyles, — а ведь в то время большинство фирм такого масштаба уже имели компьютеризированную систему учета.
Как выяснилось после смерти Кристины, один из наших зарубежных покупателей оплатил долг необычным способом. Перебирая ее вещи в Били, я наткнулся на сумочку из крокодиловой кожи с золотой фурнитурой. Она была пуста, внутри лежала лишь визитная карточка с именем «Хуан Перон». Очевидно, Эва Перон заказала несколько книг, когда валютные резервы Аргентины оскудели, и в качестве платежа ее муж отправил Кристине, чем-то похожей на Эвиту, сумочку.
Главным достижением Кристины были, пожалуй, литературные ланчи, начало которым положило ее случайное замечание в разговоре с Уильямом в 1930 году, когда ей было девятнадцать. Она сказала, что было бы неплохо дать читателям возможность встречаться с авторами и слушать их выступления. Эта идея была созвучна пункту 7 декларации Уильяма «Мои цели как книготорговца», и, поскольку он всегда поддерживал инициативу других людей, он предложил ей довести дело до конца. Сама она описывает это так: «С оптимизмом юности я написала пяти самым известным писателям того времени — Джорджу Бернарду Шоу, Герберту Уэллсу, Джеймсу Барри, Арнольду Беннету и Редьярду Киплингу — и попросила каждого о встрече. Разумеется, все они отказались. Уэллс при этом заметил, что письма, которые он получает от своих читателей, убедили его в том, что он не желает встречаться с ними лично».
Однако Кристина не сдавалась и 21 октября 1930 года устроила свой первый литературный ланч для двухсот человек в ресторане Holborn, где в качестве почетного гостя присутствовал лорд Дарлинг, известный судья и автор книг. Мероприятие прошло на ура, и в последующие месяцы она организовала еще несколько ланчей. В 1931 году ланчи стали проводиться с большим размахом — в банкетных залах ресторана Dorchester и отеля Grosvenor House — и вскоре начали собирать до двух тысяч участников. Всего состоялось более 700 ланчей, по десять ежегодно до 2005 года, причем семисотый ланч в 2003 году был приурочен к столетию Foyles. В списке гостей было немало знаменитостей — от императора Эфиопии в 1936 году до Мадлен Олбрайт в 2002-м, от Джека Филби, отца агента советской разведки Кима Филби, в 1937 году до советского посла в 1970-м, от Дилана Томаса в 1953 году до Лори Ли в 1956-м, от Ивлина Во в 1934 году до Яна Флеминга в 1964-м и от Джона Леннона в 1964 году до Чарли Чаплина в 1969-м.
Гости выступали перед собравшимися бесплатно, и история, которая произошла с Чарли Чаплином, показывает, что ланчи были весьма престижным мероприятием. Сибил Торндайк, которая была приглашена на ланч в ноябре 1969 года, сломала ногу. Ее вызвался заменить актер Роберт Морли, но утром в назначенный день он внезапно заболел и отменил свое выступление. Кристина прочла в газете, что в Лондон приехал Чаплин. Она разыскала его в отеле и спросила, не сможет ли он выступить на литературном ланче. Тот согласился не раздумывая.
В 1937 году, когда мама вышла замуж, Кристина заявила, что она должна уволиться, поскольку Foyles не берет на работу замужних женщин. Мама оставила магазин и занялась семейной жизнью, о которой мечтала она и которую ненавидела Кристина. На следующий год Кристина вышла замуж за Рона, но, по-видимому, правила были не для нее. Безусловно, они были очень разными. Уинни, Ясноглазка, как звал ее отец, старшая из троих детей, всегда хотела быть матерью. Кристина, травмированная в детстве, изливала всю любовь, на какую была способна, на мужа и домашних животных. За пару лет до смерти она писала мне: «У меня есть собака, восемь кошек, шесть павлинов, шесть черепах, пять ежей, не говоря уже про кур, уток, гусей и волнистых попугайчиков, но, не имея детей, я получаю огромное удовольствие от общения с домашними животными».
Работая в Foyles, Кристина во многом полагалась на Рона и в свою очередь всегда опекала и защищала его. Когда началась Первая мировая война, ее младший брат, дядя Дик, поступил на службу во флот, а мой отец — в сухопутные войска. Рона Кристина устроила на завод боеприпасов, чтобы он мог получить бронь и не идти на фронт. Полагаю, на заводе он был единственным, кто выполнял неквалифицированную работу и наверняка чувствовал себя униженным, но Кристина добилась своего: она хотела, чтобы он был у нее под боком, а не сражался на войне. Он был рядом все время, пока она управляла Foyles, — сын риелторов из Северного Лондона, он сыграл важную роль, сформировав солидный портфель недвижимости, который помог бизнесу выжить, отчасти смягчая пертурбации в сфере книжной торговли.
