Будем надеяться, что Фошу предоставят свободу действий и он разберется с упорствующими немцами, как делегатами, так и прочими.
8 мая 1919 г. Как, должно быть, злится Фош из-за того, что по договору французскую границу не обезопасили с военной точки зрения! Если американский Сенат, что вполне возможно, откажется подтвердить рекомендацию президента Вильсона о союзе с Францией, обеспечив для нее американскую военную помощь против неспровоцированной агрессии, какова будет позиция Франции? Она не может вносить поправки в мирный договор с Германией, если Германия согласится его подписать, на том основании, что обязательства президента Вильсона не подтвердили. Помимо данного возражения возникает вопрос, что такое «неспровоцированная агрессия». Если в будущем правительство Франции получит достоверные сведения о том, что Германия замышляет войну, неужели правительство Франции ничего не сможет сделать? Если французы объявят мобилизацию, немцы могут сказать, что войну провоцирует Франция. Трудность в определении «неспровоцированной агрессии» возникла на переговорах между британским и германским правительствами до войны. Если А. встретил Б. и, поскольку не любит Б., плюнул ему в лицо, а Б. в ответ сбил А. с ног, кого считать агрессором? Одни могут сказать, что Б. прибег к слишком насильственному способу отомстить; другие скажут, что его действия оправданны, учитывая удар по его достоинству. Тем временем, пока третьи стороны будут дискутировать, А. и Б. продолжат драться, и Б. будет тщетно взывать о помощи в наказании А.
Помните Агадир и позднейшую бессмысленную миссию и переговоры Харкорта с Германией.
14 мая 1919 г. Президент Вильсон пожелал, чтобы полковник Хауз получил у Ллойд Джорджа паспорта для поездки в Ирландию для депутации американцев ирландского происхождения к Де Валера и Ирландской республике. Какая оплошность — согласиться с такой просьбой! Однако эта оплошность вызвала здесь взрыв общественного негодования. Среди здравомыслящих американцев его ставка на голоса американцев немецкого происхождения в случае Данцига и американцев ирландского происхождения в его поддержке делегации из США не принесут президенту никакой пользы. Но его отказ от просьбы в последний час, надеюсь, лишит его поддержки американцев ирландского происхождения. Наверное, он решил, что может прибегнуть к части своих «четырнадцати пунктов». Поэтому он выбрал притязания югославов и Фиуме против Италии и добавил к ним Далматинское побережье. Такая позиция для него — меньшее зло, но ему придется быть начеку против ножа итальянского рабочего! Италия и славяне так близки к драке, как только можно без войны. Прежде Вильсон плохо обращался с Италией, а Италия обвиняет во всем нас, говоря, что мы должны были поддержать ее «право» на Фиуме, чего мы ей не обещали.
1 июня 1919 г. Вчера ко мне приходил Эдмон Ротшильд; он пробыл у меня час. Он привез теплые пожелания от Клемансо и выразил сожаление, что я больше не там, где я был. Эдмон приехал с заданием, полученным от Клемансо: наладить тесные отношения в сфере британских и французских искусств и наук. Дешанель собирается выдвигать свою кандидатуру на пост президента Франции, но боится, что выберут Клемансо. Когда мы пили чай, пришли Джимми Ротшильд с женой; он по-прежнему выступает за еврейское государство в Палестине и за снисходительность к бошам. Он признал: если Англии, как держательнице мандата по Палестине, придется защищать евреев от арабов, это будет весьма пагубно для Англии в Индии и в мусульманских странах. Неплохой довод против такого исхода. Он не понимает, что еврейское государство в Палестине станет местом притяжения для подонков еврейского населения России, Польши, Германии, Венгрии и бывшей Австрийской империи. Туда поедет весь сброд, который сейчас активно занимается большевистской пропагандой и вынужден будет уехать после заключения мира. Джимми не думает, что снисходительность к немцам — плохая политика; я напомнил ему, что аксиомой его расы является «око за око и зуб за зуб», что, если бы немцы победили, они не проявили бы снисходительности к своим врагам, что они нас ненавидят и продолжат ненавидеть, даже если мы проявим снисходительность, и бесполезно пытаться умиротворить их. Его отец активно задействован в деле небольших компенсаций, которые немцев заставят выплатить.
Я очень опечален из-за смерти Роберта Бэкона; он был очень славным человеком и хорошим коллегой.
4 июня 1919 г. Только что вернулся с обеда у Асквита. Нас было восемь, в том числе лорд Синха, а также один человек лет 60, чьей фамилии я не запомнил, с жесткими седыми волосами и румяным лицом, очевидно, пацифист, сторонник формулы «Будьте снисходительны и добры к немцам». Хозяйка говорила о тяжелой болезни Лансдауна — он в отчаянии; я предположил, что он всегда был пессимистом и т. д., когда призывал к преждевременному миру, а миссис Асквит сразу же ответила, что он был прав — надо было заключить мир, когда он на том настаивал. В разговор вмешался «неизвестный» и спросил, какого рода мир ждет нас сейчас. Я парировал: я надеюсь, что немцы, характер которых я довольно хорошо изучил, будут настолько упрямы, что Антанте придется форсировать Рейн и преподать им урок, на который они напрашиваются. Проявить к ним снисходительность значит всего лишь вызвать не только их ненависть, но и презрение. Они всегда будут нас ненавидеть, что бы мы ни сделали, и единственный выход — сделать их не способными на зло еще много-много лет. «Неизвестный» заметил, что немцы не могут заплатить столько, сколько мы требуем. Я ответил, что они должны работать на нас, а не на себя, и что они требуют к себе милосердия, чтобы вызвать незаслуженную жалость бедных заблудших пацифистов. Когда он спросил, что мне известно о немцах, я ответил, что с благодарностью вспоминаю два года, проведенные в Бонне в дни моей юности, когда я учился там после Итона. Полученное там образование позволило мне преуспеть в жизни и изучить истинно немецкий характер. Кроме того, оно дало мне преимущество на службе в Министерстве иностранных дел. И в те 13 лет, которые я провел Париже, я много узнал о методах и целях правительства Германии и отдельных личностей. На этом разговор прервался.
После обеда хозяин — поскольку дамы ушли — подошел ко мне и сел рядом. Ссылаясь на противоречивость в книге Френча «1914», которая бросается в глаза, он не упомянул «снаряды», но спросил, помню ли я визит Китченера в посольство в Париже. Я пересказал ему все, что мне было известно. Асквит заметил, что правительство не поручало ему и не уполномочивало его совершить визит или инспекцию французских войск. Я ответил: Китченер говорил мне, что правительство в курсе его намерений поехать на фронт и одобрило их. На мои очевидные возражения он вначале сказал, что не согласен со мной; тогда я выразил мое намерение телеграфировать на родину, изложив свои возражения, и т. д. Через два часа после того, как я послал телеграмму, а Френч вернулся в свою ставку, Китченер письменно попросил меня телеграфировать в Лондон и объявить о том, что он на следующее утро возвращается в Англию. В ответах правительства на две мои телеграммы не содержалось согласия с моими возражениями, но выражалось одобрение предложенному возвращению Китченера, что, с моей точки зрения, и стало самым главным. Хозяин дома улыбнулся, когда я отметил отсутствие одобрения в свой адрес, как будто имевшее целью спасти лицо К. Я добавил, что Китченер никогда не питал ко мне недобрых чувств. Он обладал достоинством забывать неприятные эпизоды, когда это его устраивало. Я добавил, что давно знал его еще с тех пор, как он был консулом в Малой Азии в 1878 году, и мы с ним всегда были очень хорошими друзьями. Однако мой хозяин помнил, как быстро К. менял свои взгляды без каких-либо очевидных причин, например операции в Галлиполи и Салониках и разногласия с Френчем. Это он признал.
