В общественном сознании усиливались настроения подавленности и недовольства. Президент Дэвис был недоволен конгрессом, конгресс в равной степени был недоволен им; многие люди испытывали неудовлетворенность обоими. Генеральная ассамблея Виргинии единодушным голосованием выразила мнение, что назначение Ли командующим всеми армиями «повысит их дееспособность» и «реанимирует дух» как солдат, так и общества. Об этом почтительно и конфиденциально было сообщено Дэвису, который с готовностью ответил, что полностью согласен с мнением ассамблеи; вскоре после этого он назначил Ли главнокомандующим армией Конфедерации.
[741] Важно отметить, что все люди, вне зависимости от того, какие взгляды они имели по другим вопросам, в едином порыве обратились к Ли как к своему спасителю, если о спасении еще могла идти речь. Его личный авторитет хорошо иллюстрирует один случай, произошедший в то время. Сильные дожди размыли участок железной дороги между Ричмондом и Данвиллом, которая была главной линией снабжения его армии, поэтому доставка провианта могла возобновиться только через несколько дней. По предложению военного министерства Ли подписал личное обращение к фермерам, мельникам и прочим гражданам с просьбой предоставить продукты. Можно было думать, что в этой области уже нечего реквизировать, но люди охотно предоставили продукты в достаточном, чтобы армия справилась с временными трудностями, количестве.
Джефферсона Дэвиса публика ставила гораздо ниже генерала Ли, но после Ли он обладал наиболее сильным личным влиянием в это отчаянное время. Власть, которой он обладал в силу занимаемой должности, в сочетании с тем, что у его оппонентов не было лидера, мешает понять настроения общества. Все хотели мира; каждый был готов согласиться на либеральные условия Севера, если это гарантировало бы независимость Конфедерации. Этого мнения придерживался и Дэвис, который тем не менее «не в полной мере сознавал всеобщую деморализацию Юга».
[742] Его оптимизм придавал ему силы подняться над болезнью и постоянной слабостью. Он обладал упрямым характером и не отличался тактичностью. Критика звучала громко, предлагались различные планы, но, за немногими исключениями, люди были не в состоянии осознать реальную ситуацию: располагая превосходящими ресурсами и более эффективным управлением, Север побеждает Юг. Невозможно сказать, как много людей уже понимало эту неизбежность, понимало, что без воссоединения и отмены рабства никакого мира не будет, и было готово согласиться с этими условиями. С военной точки зрения единственным возможным решением оставалось предоставление свободы рабам, которые взялись бы за оружие для защиты Конфедерации.
В течение 1864 года вопрос о приеме рабов на военную службу рассматривался; 11 января 1865 года он получил одобрение генерала Ли, который предложил немедленное освобождение всем, кто поступит на службу, и одновременно рекомендовал разработать «хорошо продуманный план постепенного и всеобщего освобождения».
[743] Конгресс не спешил прислушаться к рекомендациям Ли; если в таком курсе и можно было усмотреть какую-то пользу, принимать его было слишком поздно. Прием на воинскую службу рабов вызывал сильнейшие возражения. Хоуэлл Кобб, у которого в начале войны было около тысячи рабов, высказался наиболее резко: «День, когда вы начнете делать солдат из негров, станет началом конца Революции. Если из рабов получатся хорошие солдаты, значит, вся наша теория рабства неверна».
[744] На самом деле мог возникнуть логичный вопрос: если мы добровольно собираемся освободить наших рабов, то какой смысл было отделяться и начинать войну? Но в январе 1865 года почти каждый южанин на вопрос «За что вы сражаетесь?» ответил бы так: за нашу независимость и против подчинения.
Благодаря неофициальному содействию Фрэнсиса П. Блэра-старшего 3 февраля состоялась конференция, в которой приняли участие, с одной стороны, Линкольн и Сьюард, а с другой – вице-президент Стивенс, судья Кэмпбелл и сенатор Хантер. Известная как «встреча на Хэмптонском рейде», она прошла на борту парохода Соединенных Штатов, бросившего якорь близ форта Монро. После обмена любезностями и воспоминаний о партии вигов, которым предались Линкольн и Стивенс, вице-президент Конфедеративных Штатов спросил: «Господин президент, есть ли способ положить конец нынешним бедствиям?» Линкольн ответил по существу: «Я знаю лишь один способ для тех, кто сопротивляется законам Союза – прекратить сопротивление… Восстановление Союза – условие sine qua non для меня». Судья Кэмпбелл поинтересовался, каким образом может произойти восстановление, если Конфедеративные Штаты на это согласятся. Линкольн отвечал: «Разоружить свои армии и дать возможность национальным властям вернуться к исполнению своих функций». Обсуждался и вопрос о рабстве. Президент сказал, что «никогда не изменит и не модифицирует ни единого положения Прокламации», а Сьюард объяснил южанам, что конгресс уже принял Тринадцатую поправку, отменяющую рабство.
Если Конфедеративные Штаты прекратят войну, спросил Стивенс, «смогут ли они иметь своих представителей в конгрессе?». Линкольн сказал, что это возможно, но он не может говорить ни о каких условиях по этому вопросу. Когда Стивенс настойчиво подчеркнул, что его следует как-то прояснить, Линкольн ответил, что не может договариваться «с вооруженной стороной, выступающей против правительства». Хантер заметил, что «такое часто случалось», и привел в пример «Карла I во время гражданской войны против британского парламента». Линкольн сказал: «Я не очень силен в истории. По этим вопросам советую обратиться к Сьюарду. А про случай с Карлом I я точно помню одно: в итоге он лишился головы». В ходе дальнейшей дискуссии Линкольн взорвался: «Стивенс, если бы я жил в Джорджии с моими нынешними настроениями, я бы сказал, что бы я сделал на вашем месте. Я бы вернулся домой и посоветовал губернатору штата собрать законодательное собрание и заставить их отозвать все войска с фронта, избрать сенаторов и членов конгресса, ратифицировать Тринадцатую поправку к конституции с перспективой применения ее, скажем, через пять лет… Какие бы ни были взгляды у ваших людей до войны, их нужно убедить, что рабство обречено. В любом случае оно продлится недолго, и самое лучшее, на мой взгляд, для вас как государственных деятелей – это принять такую политику, чтобы избежать по возможности неприятностей от немедленного освобождения. Вот так бы я поступил на вашем месте».
Хантер, подводя итог переговорам, отметил, что им ничего не было предложено, кроме «безоговорочного подчинения воле завоевателей». Сьюард в вежливой форме опроверг это, а Линкольн «сказал, что в отношении конфискационных и других карательных актов их применение находится целиком в его власти – в этом смысле он хочет быть правильно понятым и на его заверение можно полностью положиться. На посту президента он должен демонстрировать максимальную широту взглядов. Далее он сказал, что готов выплатить компенсацию гражданам Юга за их рабов. Он убежден, что в существовании института рабства повинны как народ Юга, так и народ Севера, и если война закончится добровольной отменой рабства южными штатами, он лично склоняется к тому, чтобы правительство произвело справедливое возмещение рабовладельцам за понесенные утраты. Он сказал, что такое мнение широко распространено на Севере. Он даже знает людей, которые склонны отпустить ни много ни мало четыреста миллионов долларов на эти цели… Но в этом плане, сказал президент, он не может дать никаких гарантий, равно как и назвать какие-то условия. Он просто выразил собственные чувства и взгляды тех, кто, по его мнению, занимает такую же позицию». Выступая в палате представителей, президент сказал: «Конференция закончилась безрезультатно».
[745]
