Опасаясь народных волнений, Сьюард договорился с Лайонсом, что Мэйсон и Слайделл не сядут на борт английского судна в Бостоне. Американский буксирный пароход доставит их в Провинстаун, где их переправят на британский военный корабль, который тут же возьмет курс на Галифакс, откуда они уже попадут в Европу.
Когда Мэйсон и Слайделл покинули форт Уоррен, ни в Бостоне, ни в стране в целом не произошло никаких волнений. Бэйтс объяснял колебания президента и некоторых членов кабинета, не сразу поддержавших позицию Сьюарда, опасением вызвать «недовольство нашего народа, который может обвинить нас в трусливой покорности английской силе».
[204] Они неправильно толковали общественные настроения. Сорок дней, которые прошли между известием о захвате Мэйсона и Слайделла и их освобождением, дали возможность трезво оценить ситуацию, и решение правительства оказалось «единодушно и глубоко поддержано всем народом».
[205] Это, возможно, показывает, что если бы президент и госсекретарь сразу приняли то решение, к которому пришли впоследствии, они и тогда могли бы рассчитывать на поддержку нации. Быстрая и правильная реакция могла бы сделать последующую историю отношений между Англией и Севером совершенно иной. А так эпизод оставил трудно заживающую рану. Многие американцы считали, что их страна испытала унижение, будучи вынуждена подчиниться категорическому требованию. Эту позицию выразил Чейз на заседании кабинета министров. Поддержка «заключения, к которому пришел государственный секретарь, – сказал он, – для него как нож острый. Я бы пожертвовал всем, что имею, лишь бы не согласиться с освобождением этих людей».
[206] В ходе решения вопроса и впоследствии обе стороны не понимали друг друга. За океаном господствовало мнение, что Север «решил устроить ссору с Англией».
[207] С другой стороны, у нас было распространено убеждение, что Великобритания только и ищет предлога, чтобы поссориться с Соединенными Штатами. Даже среди тех, кто не придерживался столь крайних взглядов, превалировал дух суровой решимости. «Не могу поверить, – писал Нортон Лоуэллу, – что английское правительство хочет войны. Если так – они получат ее со всеми последствиями».
[208] Взаимное непонимание сформировало в каждой стране убеждение, что в другой господствуют шовинисты. На самом деле существенное большинство граждан как в Англии, так и на Севере с радостью приняли мирное разрешение затруднения с «Трентом». Юг, напротив, испытал горькое разочарование.
[209]
III
Назначение Саймона Кэмерона военным министром оказалось неудачным политическим решением президента. Оказавшись неспособным к ведению большой войны, он руководил своим министерством, словно это был политический механизм. У него было два компетентных подчиненных,
[210] работавших эффективно, но Кэмерон оставил за собой (там, где прослеживается его вмешательство) непрерывный след казнокрадства. Контракты на огромные суммы неоднократно доставались его политическим сторонникам либо в качестве награды за прошлые заслуги, либо в предвкушении дальнейшего сотрудничества. Он покупал по заоблачным ценам, раздавал комиссионные, принимал некачественные товары. В начале осени президент оказался осведомлен обо всех недостатках своего министра и, несомненно, составил о нем свое мнение, изложенное в «частном документе, разговоре с президентом 2 октября 1861» и сохраненное Николаем: «Кэмерон крайне невежествен и невнимателен к текущим делам и вероятным результатам. Вреден для страны. Неспособен ни к организации дела, ни к разработке и осуществлению генеральных планов».
[211] «Мы катимся к краху, – писал сенатор Граймс сенатору Фессендену, – с такой скоростью, с какой только может нести нас глупость, коррупция и колесо истории».
[212] Подражая Фримонту, Кэмерон, стремясь отвлечь общественное внимание от своего неудачного руководства, попытался поднять волну антирабовладельческих настроений. Первого декабря в докладе президенту он сделал предложение раздать рабам оружие, зачислить их в солдаты и с этого момента считать свободными гражданами. Еще не представив этот доклад президенту, он разослал копии почтмейстерам всех крупных городов с указанием передать их прессе, как только президент огласит в конгрессе свое послание. Линкольн, узнав об этом поступке, распорядился немедленно отозвать все разосланные копии и исправить доклад в согласии с его собственной политикой в отношении рабства.
[213]
11 января 1862 года президент направил Кэмерону лаконичную записку с извещением об освобождении его от должности военного министра и назначении послом в Россию. Для такой перемены было достаточно причин. Неэффективность руководства, убежденность страны в его коррумпированности, нарушение субординации в случае с докладом – все это вместе, несомненно, подтолкнуло президента к такому решению. Военным министром был назначен Эдвин М. Стэнтон – тот самый Стэнтон, который в частной корреспонденции летом 1861 года свободно писал о «болезненной тупости Линкольна» и бессилии его администрации. Он не был политиком и не обладал скрытным характером, поэтому, несомненно, в той же степени был откровенен в разговорах с друзьями и знакомыми в Вашингтоне, где тогда жил. Если бы Линкольн взял на себя труд прислушаться к вашингтонским сплетням, он мог бы узнать о себе много нелицеприятного, но даже если до него что-то и доходило, пока он раздумывал над назначением Стэнтона, это явно не имело никакого значения на фоне его нарастающего убеждения, что в плане происхождения, предыдущей партийной карьеры и способностей этот юрист-демократ из Пенсильвании окажется человеком на своем месте. Назначение устраивало Сьюарда и Чейза, конгресс и страну, поскольку Стэнтон заслужил доверие своим строгим патриотизмом, будучи членом кабинета Бьюкенена. Он оказался настолько же превосходным выбором, как Кэмерон – неудачным. Стэнтон стал великим военным министром, вложив в свое дело неукротимый дух, непреодолимую энергию и нетерпимость к любого рода коррупции.
[214]
