Альберт Сидни Джонстон, находясь в расстроенных после катастрофы в Донелсоне чувствах, воспользовался дружеской поддержкой Джефферсона Дэвиса, который писал ему: «Моя уверенность в вас не пошатнулась».
[248] Борегара, в то время идола южан, уговорили покинуть Виргинию и отправиться на юго-запад для помощи Джонстону в надежде, что он своим личным авторитетом сумеет поднять людей на сопротивление вторжению на их территорию.
[249] Благодаря совместным усилиям генералам удалось собрать у Коринфа сорокатысячную армию. «Люди хотят одного, – сказал Джонстон, – сражения и победы». Он надеялся нанести поражение Гранту раньше, чем подойдет армия Бьюэлла. Выйдя из Коринфа
[250] 3 апреля с мыслью застать врасплох войска северян, он собирался атаковать двумя днями позже, но в силу ряда задержек смог нанести удар только рано утром в воскресенье 6 апреля.
Накануне сражения, ставшего известным как битва при Шайло, замечательная способность Гранта предсказывать шаги противника, продемонстрированная при Донелсоне и позже на протяжении его военной карьеры, кажется, напрочь пропала. Грант никогда не изучал противостоящего военачальника так тщательно, как Ли, и на этот раз не догадался, что Джонстона к наступлению может толкнуть отчаяние. Он решил, что противник будет ждать его наступления, и был настолько непоколебим в этом убеждении, что игнорировал некоторые явные признаки намечающегося движения. В день перед атакой (5 апреля) он телеграфировал Халлеку: «Главные силы противника – в Коринфе». «У меня почти ни малейшей мысли о возможности наступления (общего) на наши силы, но я буду готов, если нечто подобное случится».
[251] В три часа дня он говорил полковнику армии Бьюэлла: «У Питтсбург-Лэндинг сражения не будет; нам придется идти на Коринф, где окопались мятежники».
[252] В этот час передовые отряды Джонстона были в двух милях от лагеря северян, а остальные 40 000 – на подходе.
[253]
Уильям Т. Шерман, помимо своей дивизии осуществлявший общее командование еще тремя
[254] у Питтсбург-Лэндинг, оказался еще беспечнее Гранта, хотя события развертывались в непосредственной от него близости. Он не получил распоряжения окапываться, а ведь Халлек дал указание Гранту укрепить позиции. Хотя «польза от быстро вырытых траншей на поле боя еще не была оценена»,
[255] примечательно, что столь находчивые генералы, как Грант и Шерман, имея перед собой армию противника, численность которой оценивалась от 60 до 80 тысяч человек
[256] и располагавшуюся, по их собственным предположениям, не более чем в 23 милях, не дали своим солдатам команды взяться за кирки и лопаты. «В поздний период войны, – писал Шерман, – мы бы сделали такую позицию неприступной за одну ночь».
[257]
Шерман, «неугомонный, пылкий, предприимчивый»,
[258] мог почувствовать близость противника. Днем в пятницу 4 апреля он провел разведку и захватил десять пленных. Они сказали, что являются авангардом подходящей армии под командованием Борегара, которая планирует наступление на позиции северян; один, смертельно раненный, сказал полковнику Огайского полка, что армия насчитывает 50 000 человек и перейдет в наступление в ближайшие двенадцать часов. Об этом немедленно проинформировали Шермана. Пикеты Огайского полка обратили внимание своего капитана на «кроликов и белок, которые бегут через линию фронта»; они видели перед собой много кавалерии и крупные пехотные соединения. Об этих и других фактах было доложено Шерману, который, упорно держась своего видения ситуации, отказывался рассматривать их как что-то большее, чем желание провести разведку боем. Борегар не будет наступать, говорил он. Я хорошо знаю его склад мышления. Он никогда не оставит свою базу снабжения, чтобы напасть на армию северян на их собственной базе.
[259] А в субботу 5 апреля он написал Гранту: «Противник держит кавалерию перед нашим фронтом. Думаю, у него еще два пехотных полка и артиллерийская батарея примерно в двух милях от нас». «Противник дерзок, но вчера за это хорошо получил и пока не будет беспокоить наши пикеты… Я не ожидаю ничего подобного наступлению на наши позиции».
[260] В этот момент один корпус армии конфедератов «разворачивался в боевой порядок не далее чем в двух милях от его лагеря, а три других корпуса располагались на дистанции поддержки».
[261]
Если бы армией командовал Борегар,
[262] предположения Шермана были бы более-менее верными. Он согласился повести наступление на войска северян, но оказалось, что в субботу его начать невозможно. Опасаясь, что перестрелка, произошедшая днем ранее, барабанный бой и звуки сигнальных труб стали достаточным предупреждением для противника, чтобы тот зарылся в траншеях «по самые глаза» и подготовился отразить наступление, он посоветовал отвести армию конфедератов обратно к Коринфу. Двое командующих корпусами не согласились с ним, а Джонстон подвел итог обсуждению следующими словами: «Мы атакуем завтра на рассвете. Я дам бой, пусть их хоть миллион там».
[263] Даже если бы Шерман знал, что командует Джонстон, он, как и Грант, не смог бы представить, какая отчаянная энергия тем движет.
Один инцидент показывает близость расположения армий. Услышав барабаны, подающие сигнал вечерней зари, Борегар распорядился исполнять сигналы потише. Разобравшись, что к чему, офицер его штаба доложил, что барабанный бой доносится из неприятельского лагеря.
[264]
