Это произошло в половине шестого вечера. Конфедераты делали последнее отчаянное усилие, чтобы уничтожить левый фланг северян и завладеть Питтсбург-Лэндинг. Было необходимо захватить холм, который обороняла батарея нарезных орудий, поддерживаемая двумя канонерками, осыпающими конфедератов ядрами и снарядами. «Грант сидел на коне молчаливый, задумчивый, почти бесстрастный. Кто-то спросил его: “Перспективы омрачились?” “Отнюдь, – последовал спокойный ответ. – Они не смогут сегодня преодолеть нашу оборону вокруг этих батарей – уже слишком поздно. Отсрочка сыграет нам на руку. Завтра мы атакуем их свежими силами и, разумеется, вынудим отступить”».
[275] Хотя Лью Уоллес не смог подойти к Питтсбургу, помощь оказали не только сумерки. Энергичный Нельсон со своей дивизией спешил от Саванны. После трех миль хорошей дороги они пересекли илистое болото, затем – залитый водой лес, в котором едва можно было различать тропы; им были слышны артиллерийская канонада и ружейные залпы. Им оставалось преодолеть еще две мили, когда голову колонны повстречал курьер, мчавшийся на всем скаку. Он передал слова генерала: «Торопитесь, или все будет потеряно. Противник теснит наших людей».
[276] Бригада вышла на восточный берег. Реку форсировали на лодках, поднялись на тридцатиметровый холм и, выполняя приказы «невозмутимых и спокойных»
[277] Гранта и Бьюэлла, усилили оборону батарей. «Наступающие сами попали под атаку, – написал Грант 10 апреля, – и противник вскоре был отброшен». Сыграли роль и наступившие сумерки. Борегар отдал приказ своим войскам прекратить огонь и отложить дело до утра.
Сражение длилось более двенадцати часов и завершилось в пользу конфедератов, поскольку им удалось оттеснить армию северян на полторы или две мили и захватить Шайло-Черч, пункт, «имевший ключевое значение для нашей позиции», как отмечал Грант.
[278] Но победа не соответствовала ожиданиям Джонстона, который надеялся взять в плен армию северян или, по крайней мере, вынудить ее к полному отступлению. Перед смертью он должен был думать, что его надежды осуществляются. Расстройство некоторых частей армии Гранта, застигнутых врасплох утренним наступлением, сохранялось на протяжении всего боя, и это произвело сильное впечатление на Нельсона, который переправился через реку во второй половине дня. «Я обнаружил спрятавшихся под высоким берегом, – написал он 10 апреля, – от 7000 до 10 000 человек, обезумевших от страха и совершенно деморализованных, которые встретили наших доблестных воинов криками: “Мы разбиты, растерзаны в клочки”».
[279] Генри Стоун писал: «Воскресная битва напоминала борьбу деревенщины, когда каждый участник потасовки использует все доступные методы и способы, чтобы повалить соперника на землю».
[280]
На следующий день, в понедельник 7 апреля, 20 000 хорошо обученных солдат Бьюэлла, 6500 солдат Лью Уоллеса и те части четырех дивизий, принявших на себя главный удар в воскресном сражении, которые сохранили боеспособность, по приказу Гранта и Бьюэлла атаковали войска Борегара и, имея значительное численное превосходство, после восьми часов сражения вынудили их отступить и вернули утраченные днем ранее позиции. Армия Борегара, совершенно деморализованная, отступила к Коринфу. Брэгг, командовавший во время сражения Вторым корпусом, писал командующему южан 8 апреля во время отступления: «Наше состояние ужасно. Войска крайне дезорганизованы и деморализованы. Дороги почти непроходимы. Не хватает провизии и фуража… Противник вплоть до рассвета не преследовал».
[281]
Как и в большинстве сражений нашей Гражданской войны, победившая сторона – будь то конфедераты или северяне – не занималась преследованием побежденных. Сам Грант и его армия, за исключением дивизии Лью Уоллеса, были слишком утомлены для немедленного продолжения активных действий. Он также не воспользовался возможностью использовать армию Бьюэлла, которую получил по распоряжению Халлека. Начать преследование позже оказалось невозможно в силу указаний Халлека, который планировал лично присоединиться к армии и взять командование на себя.
Потери северян за два дня составили 13 047 человек, конфедератов – 10 694 человека.
[282] Никогда прежде на нашем континенте не происходило сражения такого масштаба. Конфедераты не смогли отыграть катастрофу при Донелсоне; с другой стороны, Грант мог разгромить Джонстона, если бы предвидел его наступление. То, что он не обладал достоверной информацией, видно из его сообщения Халлеку, написанного через два дня после сражения, в котором Грант сообщал, что был атакован 162 полками – сильно завысив количество, с которым ему на самом деле пришлось иметь дело.
Это было сражением между выходцами с Юго-Запада и Северо-Запада. Оба региона погрузились в глубокий траур по своим убитым и раненым. Веселье в Чикаго после Донелсона сменилось горем после Шайло. В частных письмах солдат своим родным в западных штатах говорилось о бессмысленной бойне, и это вызвало сильное возмущение Грантом. Пресса и конгрессмены добросовестно отразили эти настроения. В его защиту выступали только конгрессмен Уошберн и сенатор Джон Шерман. «Здесь сильно настроены против Гранта, – написал сенатор своему брату генералу. – Я пытаюсь защищать его, но без малейшего успеха».
[283] Против него выдвигались обвинения самого разного рода. Стэнтон телеграфировал Халлеку в Питтсбург-Лэндинг: «Президент желает знать… не было ли проявлений небрежности или халатности со стороны генерала Гранта или иных офицеров, что могло привести к столь большим потерям, понесенным нашими войсками в воскресенье».
[284] Первоначально Халлек дал весьма уклончивый ответ; в донесении от 2 мая многое оказалось опущено,
[285] но, насколько мне удалось выяснить, в опубликованных источниках нет ни одного свидетельства, говорящего о халатности Гранта.
[286] Трагедия всей его карьеры: как только появлялся случай обвинить генерала в чем-либо, в сознании публики сразу всплывали ранние годы его службы и один из его недостатков – злоупотребление алкоголем.
[287] Многие на Севере полагали, что именно этим объясняется его беспечность при Шайло, и оказывали большое давление на президента, требуя его отставки. А. К. Макклюр рассказывал, что, будучи захваченным ошеломительной «волной общественных настроений» и опираясь на «почти всеобщую убежденность друзей президента», он пытался донести эту мысль до Линкольна. Однажды поздно вечером, в частной беседе в Белом доме, которая длилась два часа (говорил преимущественно Макклюр), он очень серьезно говорил об отставке Гранта как необходимом условии сохранения веры страны в президента. «Когда я высказал все, что можно было сказать с моей точки зрения, – продолжал рассказ Макклюр, – мы погрузились в молчание. Молчание Линкольна, мне показалось, длилось очень долго. Затем он… произнес таким серьезным тоном, который я никогда не забуду: “Я не могу обойтись без этого человека; он воюет”».
[288] По одному из его частных писем к Уошберну видно, что Грант опечален и в то же время решительно настроен защищать свое поведение во время сражения и свои действия, предшествовавшие атаке конфедератов. Он пишет: «Сказать, что меня не задевают все эти нападки, было бы ложью, поскольку у меня есть отец, мать, жена, дети, которые их читают и сильно расстраиваются, и я вынужден разделять их чувства. Читают и те, кто выполнял мои приказы, и нападки подрывают их веру в меня и ныне ослабляют мою возможность с полной отдачей исполнять свой долг… Те, кто полагают, что можно в течение дня находиться на поле боя с тридцатитысячным войском, состоящим в большинстве своем из необстрелянных солдат, противостоять пятидесятитысячной армии, как было при Питтсбург-Лэндинг, отчаянно нуждаться в подкреплении и не потерять при этом ни одной жизни, ничего не понимают в войне… Оглядываясь назад, я не вижу в собственной жизни ничего важного, что следовало бы сделать по-другому».
[289]
