Фаррагуту потребовались все его мужество и решимость. Его верный друг Портер, человек выдающихся морских способностей, не поверил в его план. Указания военно-морского министра были расплывчатыми. Если он потерпит неудачу, его сочтут капитаном-авантюристом, который пренебрег классическими принципами морской стратегии, решившись идти против течения со скоростью 3,5 мили в час мимо сильно укрепленных сооружений в виду плотов-брандеров и канонерок противника. В течение следующих тревожных дней и ночей Фаррагут, стараясь принять все мыслимые предосторожности и воспользоваться всеми благоприятными возможностями, упорно приближался к своей цели. К 23 апреля все подготовительные мероприятия были завершены. «Во второй половине дня, – написал он, – я посетил все корабли, дабы удостовериться, что все командиры осознали мои приказы о наступлении, и увидеть своими глазами, что все в полной готовности. Я присматривался к их действиям ранее. Похоже, каждый хорошо понимает свои задачи и готовится к схватке с твердостью, но и с тревогой… Примерно в 2 часа 5 минут пополуночи 24 апреля был дан сигнал начать движение».
[323] «Сразу же послышался лязг цепей; это матросы поднимали якоря».
[324] На приведение в движение всех кораблей ушло полтора часа. В течение нескольких дней подготовки Портер продолжал обстрел фортов своей мортирной флотилией, и теперь способствовал наступлению, обрушив «ужасающий огонь снарядов» на форт Джексон – первый на пути эскадры. По мере продвижения флота корабли открывали огонь по фортам, которые отвечали энергичным огнем. «Прохождение фортов Джексон и Сент-Филип, – записал Фаррагут на следующий день, – стало одним из самых кошмарных зрелищ и событий, которые мне доводилось видеть и которых я мог ожидать. Дым был настолько густым, что лишь время от времени можно было увидеть вспышки выстрелов и огонь на плотах». Плоты-брандеры представляли собой огромные баржи-плоскодонки, на которые были навалены пропитанные смолой стволы деревьев длиной до шести метров; пламя от них поднималось на высоту до тридцати метров.
[325] В стремлении избежать одного из таких плотов флагманский корабль Фаррагута «Хартфорд» уткнулся в берег, но буксир смог оттолкнуть плот-брандер, хотя «в какой-то момент весь левый борт “Хартфорда” оказался охвачен огнем вплоть до середины главной и бизань-мачты».
[326] Посчитав, что все пропало, Фаррагут воскликнул: «Господи, неужели все этим кончится?!»
[327] Но пожарная команда направила струи воды на пламя и сбила его; в это же время «Хартфорд» получил ход и избавился от плота. В этот момент он оказался напротив форта Сент-Филип. Яростная перестрелка продолжалась; в это время, если не раньше, в сражение вступили канонерки и таранные суда конфедератов, но большинство из них были уничтожены. «Наконец стрельба стала стихать, дым рассеялся, и мы, к собственному удивлению, увидели, что оказались выше фортов». «У нас был трудный день, – сказал он Портеру, – но, слава Богу, число убитых и раненых оказалось относительно невелико».
[328]
Тринадцать кораблей его небольшого флота собрались выше фортов; четыре было потеряно, но затонул только один. Оставив две канонерки для поддержки десанта, который тоже принимал участие в экспедиции, он двинулся вверх по реке к Новому Орлеану. По пути им встречались дрейфующие вниз по течению суда, груженные горящим хлопком, и другие признаки уничтожения имущества – все свидетельствовало о панике, охватившей город. Утром 25 апреля он достиг батарей у плантации Шалметт, в трех милях от города, и после яростного получасового артобстрела подавил их. Его донесение было озаглавлено: «На якоре у Нового Орлеана»; город был в его власти. «Пристань, – написал он, – представляет собой зрелище сплошного разорения: суда, пароходы, хлопок, уголь и прочее – все в едином пожарище».
[329] Как он и предполагал, проход мимо фортов привел к тому, что вооруженные силы конфедератов эвакуировались, практически сдав город, а позже, поскольку линии коммуникаций противника оказались перерезаны, сдались и осажденные форты. 29 апреля Фаррагут отправил донесение министру военно-морского флота: «Наш флаг реет над фортами Джексон и Сент-Филип и над зданием таможни Нового Орлеана».
[330] Проход фортов и овладение рекой Миссисипи дали возможность генералу Батлеру и его войскам прибыть в Новый Орлеан на пароходе. Первого мая Фаррагут официально передал ему город.
После любого серьезного достижения ничто не ценится больше, чем одобрение экспертов; Фаррагут его получил. Фокс сообщил: «Изучив местные условия и силы обороны при зарождении этого наступления, я могу сполна оценить величие достижения, которое обессмертило ваше имя».
[331] Капитан Альфред Мэхэн: «Взятие Нового Орлеана и его укреплений – целиком заслуга флота Соединенных Штатов… Это триумф, достигнутый вопреки невероятным трудностям благодаря умело направляемым и храбро сражавшимся подвижным силам».
[332]
Это был «завершающий удар неблагоприятной фортуны», как позже написал военный министр Конфедеративных Штатов.
[333] На Севере оценки были скромнее; победу сочли не столь великой, как взятие форта Донелсон. Но при всем этом у двух побед есть одна важная общая черта: каждая была достигнута благодаря великому командующему, обладающему оригинальными мышлением и мужеством и энергией для осуществления своих планов.
[334] Победа флота не менее впечатляет, чем победа армии, к тому же добыта с гораздо меньшими потерями. Прохладное отношение Севера можно объяснить кажущейся легкостью, с которой была выполнена очень сложная задача.
Взятие Нового Орлеана, города с населением 168 000 человек, главного торгового порта и крупнейшего города Юга, хорошо известного в Европе как важный торговый центр, заставило императора Наполеона III отказаться от намерения признать Конфедеративные Штаты; это же стало причиной того, что Палмерстон отложил на время проект, который постоянно держал в голове, – объединиться с императором и предпринять меры по прорыву блокады.
[335]
