Даже притом что Линкольн чувствовал себя обязанным уступить политическим соображениям, ему следовало проявить большую разборчивость при выборе преемника Макклеллана. Один радикал, глубоко размышляя в своем тихом уединении в Кембридже, предлагал критерий, который в январе 1865 года был применен Уильямом Т. Шерманом,
[437] – критерий, к которому должны были отнестись всерьез президент, министр обороны и Халлек. «Командовать сотней тысяч человек на поле боя Бернсайд может – но сможет ли?»
[438] Бернсайд никак не проявлял такой способности, дважды отказывался от этой должности и раз за разом повторял президенту и военному министру, что некомпетентен командовать столь большой армией и что Макклеллан – самый лучший генерал для такого поста. Если бы его просто попросили занять эту должность, он бы отказался, но поскольку повышение пришло в форме приказа, он счел своим долгом подчиниться.
Роупс считал, что командование следует поручить Франклину.
[439] Могли быть рассмотрены и кандидатуры Мида, Рейнолдса или Хамфриса. Мид отлично себя зарекомендовал в качестве бригадного генерала во время семидневных боев в Виргинии; при Энтитеме он со своей дивизией был «в самой гуще» боя и, когда Хукер был ранен, по приказу Макклеллана принял командование корпусом. В ходе визита президента в Энтитем после сражения Мид сопровождал его и Макклеллана при осмотре поля боя, и Макклеллан очень высоко оценивал действия своего подчиненного.
[440] Если Мид произвел благоприятное впечатление на президента, то удивительно, что рекомендации Макклеллана не натолкнули его на мысль рассмотреть Мида в качестве кандидата на должность командующего Потомакской армией. Вполне вероятно, он бы проявил свои способности и в это время, как проявил их спустя восемь месяцев.
[441]
Бернсайд обладал высокими моральными качествами и мягким характером; он заслуживал лучшей участи, но за восемьдесят дней в должности командующего у него не было ни одного счастливого часа. Он очень скоро проявил некомпетентность, в которой сам часто признавался. Смещение Макклеллана подразумевало усиление роли радикалов и предполагало переход к активным наступательным боевым действиям. Бернсайд соглашался с такой политикой, но и он, и президент не учитывали в достаточной степени блестящие способности полководца, с которым им пришлось иметь дело. В последнюю неделю ноября Бернсайд, имея в своем распоряжении 113 000 человек, стоял на северном берегу реки Раппаханнок напротив Фредериксберга, где у Ли была армия численностью 72 000 человек. Бернсайд предложил форсировать реку и нанести удар по противнику, который занимал хорошо укрепленные позиции. Никакое иное решение не могло доставить Ли большего удовольствия. В ночь перед сражением Бернсайд растерялся, осознав, что ввязывается в дело более серьезное, чем позволяют ему способности и сила духа. Вопреки своему обычному поведению, он стал упрямым, раздражительным и суетливым. В голове возникла путаница, он разработал видимость плана и отдал сбивчивый приказ провести атаку левым флангом, которая по своей манере исполнения была обречена на провал. Правый фланг с еще большим безумием он направил вперед – на бессмысленную бойню. Полки медленно отступили в полном порядке, многие солдаты пели и кричали «ура», обозначая окончание сражения. Конфедераты потеряли 5309 человек, армия Союза – 12 653 человека.
На следующий день Бернсайд был вне себя от горя. «О, эти люди, люди, которые остались там, – причитал он, указывая рукой на другой берег реки, где остались убитые и раненые. – Я все время о них думаю». Ему пришел в голову отчаянный план. Он решил лично возглавить свой бывший Девятый корпус и вести его в атаку на конфедератов, укрывшихся за каменными оградами, из-за которых они с огромным успехом уничтожали солдат правого фланга. Генералы Самнер, Франклин и ряд корпусных и дивизионных командиров в конце концов отговорили его от этого предприятия. В ночь на 15 декабря, под сильнейшем ливнем, Бернсайд благополучно отвел всю свою армию на северный берег реки.
Потери Бернсайда убитыми, ранеными и пропавшими без вести были тяжелыми, но, учитывая силу его армии, не очень серьезными по сравнению с потерями моральными. Офицеры и солдаты, чувствуя, что их с товарищами отправили на бессмысленную гибель, утратили доверие к командующему. Во время инспекции Второго корпуса Коуч
[442] и дивизионные командиры вывели солдат приветствовать начальство; проезжая верхом вдоль строя и взмахивая фуражками и саблями, они не услышали ни одного приветственного возгласа. Кто-то даже позволял себе иронические выкрики. Деморализация армии была полнейшей. Офицеры подавали в отставку, множество солдат дезертировало.
[443]
Президент был чрезвычайно обеспокоен
[444] и подавлен поражением при Фредериксберге, ответственность за которое он должен был разделить с генералом, которого сам назначил командующим. Почти три месяца назад он признавался на заседании кабинета, что теряет поддержку народа Севера, которая, как он понимал и как мы теперь прекрасно знаем, была ключевым компонентом успеха. После этого он потерпел поражение на избирательных участках и на поле боя; поражение армии усугублялось популярным мнением о том, что он ошибся при смене генералов. Если бы Макклеллан снова взял командование в свои руки, те солдаты, которые так холодно встречали Бернсайда, сотрясли бы воздух радостными криками.
Когда стали известны все подробности сражения при Фредериксберге, сердца северян облились кровью при мысли о бессмысленной потере столь многих доблестных воинов. Охватившие всех печаль и отчаяние приобрели, как это часто бывало во время Гражданской войны, религиозный оттенок. Один конгрессмен от Огайо, выражая мысли многих, записал в дневнике: «Сильное подозрение, что Бог – на стороне мятежников и помогает им в их деле». Немного раньше в этом же смысле высказался и Линкольн: «Будучи скромным орудием в руках нашего Небесного Отца… если увижу, что мои усилия напрасны, я должен решить, что по какой-то, неведомой мне причине, Он желает иного».
[445] Ему вторил Мид: «Похоже, Провидение против нас».
[446]
