Субботним утром 20 декабря президент послал за Чейзом и, когда тот прибыл, сказал ему: «Этот вопрос меня очень беспокоит». Чейз ответил, что «вчерашняя встреча болезненно на него повлияла… Он подготовил прошение об отставке с поста министра финансов. “Где оно?” – быстро спросил президент, и глаза его загорелись. “Я принес его с собой, – ответил Чейз и достал из кармана бумагу. – Я написал это сегодня утром”. “Дайте мне”, – сказал президент, протягивая руку с длинными пальцами к Чейзу, который, похоже, не хотел расставаться с запечатанным письмом… Президент в нетерпении… взял и распечатал письмо. “Это, – воскликнул он с торжествующим смехом, – разрубает гордиев узел… Теперь я без труда разберусь с этим делом. Мне все стало ясно”».
[456] Затем Стэнтон, который присутствовал в кабинете президента вместе с Чейзом, тоже сообщил, что готов подать в отставку. «Вы можете отправляться в свой департамент, – ответил президент. – В этом я не нуждаюсь. Это, – указывая на письмо Чейза, которое он держал в руках, – все, что мне нужно. Огромное облегчение для меня. Теперь мой путь ясен. Проблема решена. Я больше вас не задерживаю».
[457] Вскоре после того как Чейз, Стэнтон и Уэллс (который тоже присутствовал), удалились, Линкольн, не выпуская из рук письмо Чейза, сказал сенатору Харрису, который зашел к нему: «Теперь я могу двигаться дальше. У меня все есть».
[458]
Ликование Линкольна, почти одновременно получившего в руки прошения об отставке лидера радикалов и лидера консерваторов, легко понять. Сенаторы-радикалы с огромным неудовольствием должны были воспринять отставку Чейза, но они сделали так, что оба должны были уйти или оба остаться. «Если бы я уступил в этой буре, – говорил Линкольн почти год спустя, – и уволил Сьюарда, все перекосилось бы на одну сторону и нам пришлось бы остаться с жалкой кучкой сторонников. Когда Чейз подал прошение об отставке, я понял, что игра снова в моих руках и я могу двигаться дальше».
[459] Он отклонил оба прошения и попросил обоих вернуться к исполнению своих обязанностей, на что Сьюард согласился с радостью, а Чейз – неохотно. Кабинетный кризис миновал.
[460]
Линкольн проявил редкую политическую прозорливость, сохранив на государственной службе людей, которые лучше всего соответствовали этим должностям, несмотря на отсутствие согласия в кабинете министров и осведомленность об этом конгресса. Его решение, что «общественные интересы не допускают» отставки государственного секретаря и министра финансов, оправданно в свете дальнейших событий. При всех неудачах и подавленности, охватившей страну, нельзя было упускать ни одного голоса, который мог быть подан за продолжение войны, а поскольку Сьюард и Чейз представляли мнения двух больших групп людей, которые наконец пришли к согласию в одном крайне важном вопросе, было очень желательно, чтобы они остались в кабинете. Потеря одного или обоих означала бы утрату народной поддержки администрации, которую никаким иным способом обрести было невозможно.
Есть и другие причины, по которым президент не хотел расставаться с ними. Сьюард оказывал ему полное содействие с апреля 1861 года; подавив свои претензии на президентство, он сумел оценить способности Линкольна и признать его как реального и номинального главу правительства. Он был очень эффективным чиновником. Хотя институт рабства в Конфедерации служил камнем преткновения на пути ее признания Францией и Англией, а Линкольн, Адамс и Самнер сами имели значительный вес в формировании внешней политики, необходимо отдать должное государственному секретарю, который организовал работу своего ведомства так, чтобы предотвратить вмешательство Европы в нашу борьбу.
Чейз был важнейшей фигурой в своем министерстве; он был автором финансовой части президентского послания 1 декабря 1862 года. Линкольн не имел опыта ведения бизнеса, а также, подобно многим юристам, никакого или лишь самое незначительное представление о ресурсах страны и рациональных расходах. Не имея склонности к этим вопросам, он не пытался освоить принципы финансовой деятельности. Он был обязан преодолеть свой дилетантизм в искусстве войны и дипломатии, но ему хватило ума не стремиться к большему. Будучи несведущим в финансовых вопросах, Линкольн обладал первоклассной способностью понимать людей, и это позволило ему держаться за своего министра финансов, чья неколебимая честность и восприимчивый ум оправдывали мнение о нем как о сильном министре финансов. То, что война продолжалась уже почти два года и требовала огромных расходов, и то, что правительство оставалось в состоянии закупать все, что требуется для снабжения армии, платить жалованье солдатам, оказалось в первую очередь заслугой патриотически настроенных граждан Союза, но нужно отдать должное и распорядителю финансов страны.
Министр финансов был, вероятно, не самым приятным человеком за столом заседаний. Более того, по характеру он настолько отличался от президента, что возникновение какой-то симпатии между ними было просто невероятным. Чейз был представительным мужчиной с начальственной внешностью, внимательным в одежде, обходительным в манерах. Выпускник Дартмута, он свободно владел латинским и греческим языками, был широко начитан и даже при всей своей напряженной жизни члена кабинета министров находил свободное время для знакомства с хорошей английской и французской литературой. Карты и театр его не интересовали. Серьезный, мыслящий человек, он привнес в деятельность министерства глубоко продуманные методы.
Линкольн, простой и нескладный, совсем не думал о житейских удовольствиях и не обладал достоинствами джентльмена, о чем сам знал лучше других. У него не было системы в организации своего времени или в подготовке к работе. Во время президентского срока он ограничивал чтение преимущественно трактатами военной тематики и трудами, которые помогали в решении вопросов международного и конституционного права, хотя иногда уделял час любимому Шекспиру, а в официальных документах проявлял незаурядное знание Библии. Он отдыхал в театре и оставил запись, выражавшую удовольствие от игры Хаккета в роли Фальстафа. Особую любовь вызывал у него Гамлет, и исполнение этой роли Эдвином Бутом должно было приносить ему редкое наслаждение. Он обладал тонким чувством юмора, был прекрасным рассказчиком и в этом качестве наверняка раздражал своего серьезного министра финансов, который вообще не понимал юмора и плохо разбирался в людях.
Личная переписка Чейза, к нашему удивлению, показывает, что он был на дружеской ноге со многими простыми людьми, правда, преимущественно со своими политическими единомышленниками, на чью помощь он рассчитывал в занятии желанного президентского кресла. Это притязание, или скорее его неподобающая демонстрация, стало при всей его полезности существенным минусом. Он был невысокого мнения о Линкольне, что вряд ли могло ускользнуть от внимания президента, который, в свою очередь, постарался скрывать свое мнение о Чейзе как об очень талантливом человеке.
