Чуть позже девяти утра на веранде Чанселлор-хаус в Хукера попало пушечное ядро, отскочившее от столба, к которому он прислонился; генерал упал без сознания;
[506] но в этот момент сражение было практически проиграно. «К 10 утра, – отметил Ли в докладе, – мы полностью владели полем боя».
Дальнейшая история сражения при Чанселорсвилле надолго нас не задержит. В полночь 4 мая Хукер собрал всех доступных командиров корпусов, чтобы обсудить, следует ли уводить армию на северный берег реки. Коуч и Сайклс высказались за отход; Мид, Рейнолдс и Ховард предпочли бы наступление, за которым последовало бы новое сражение. Затем Хукер заявил, что берет на себя ответственность за возвращение армии на другой берег.
[507] Эта операция прошла спокойно и без помех. Потери армии Союза в сражении при Чанселорсвилле составили 16 792 человека; конфедераты потеряли 12 764 человека.
[508]
Все это время Хукер не поддавался алкогольному соблазну. Употребление виски вошло у него в привычку, но перед началом кампании (или, во всяком случае, в тот день, когда он оказался в Чанселорсвилле) он бросил пить.
[509] Поражение объясняется отсутствием способностей и силы духа. Характеристика, которую ему дал Мид в это время, объясняет произошедшее. «Генерал Хукер разочаровал всех своих друзей неспособностью в случае необходимости проявить бойцовские качества, – написал Мид жене 8 мая. – Он был еще более осторожен и окапывался еще быстрее, чем Макклеллан, тем самым показав, что человек может бахвалиться сколько угодно, пока не несет ответственности, но совсем другое дело – действовать, когда на тебе ответственность… Кто бы поверил несколько дней назад, что Хукер отведет армию вопреки мнению большинства корпусных командиров? Сам бедолага Хукер, решившись на отход, сказал мне, что готов передать мне Потомакскую армию, что с него достаточно и он почти жалеет, что вообще родился на свет».
[510]
Но при всех оговорках Чанселорсвилль остается блестящей победой Ли. Одолеть со своими голодными, плохо экипированными войсками армию, вдвое превосходящую их численно и прекрасно снабженную, мог только человек покоряющего людей интеллектуального и духовного величия. На стороне конфедератов были трезвость суждений, неустанная бдительность и необыкновенное самопожертвование; ничего подобного у армии Союза не оказалось. Джексон в ночь перед своим фланговым обходом устроился спать под сосной. Адъютант накрыл его накидкой от своей шинели. Когда адъютант заснул, генерал очнулся от дремы, переложил на того накидку, продрог и простудился. Затем, отказавшись от домашнего завтрака, который ему приготовили, уделил все внимание движению своих войск.
[511] Ховард же, которому было всего 33 года, накануне «нелепого и дурацкого сюрприза»
[512] не мог отказать себе в послеобеденном сне.
Спокойно ожидая результатов фланговой атаки Джексона и на всякий случай сохраняя полную готовность, Ли написал примечательное письмо Дэвису, давая оценку риску, на который он пошел, и своим возможностям в случае неудачи. «Если бы у меня были все мои силы, – написал он, – и я мог снабжать их провизией и фуражом, мне было бы легче, но, насколько я могу судить, преимущество в численности и диспозиции в огромной степени на стороне противника».
[513] В то время как Джексон крушил правый фланг армии Союза, «Хукер с двумя помощниками сидел на веранде Чанселлор-хаус, наслаждаясь летним вечером».
[514] Первым знаком происходящей катастрофы стала беспорядочная толпа беженцев из Одиннадцатого корпуса.
[515]
Вести с полей сражений, доходившие до военного министерства и президента, были скудными и неудовлетворительными. Четвертого мая Уэллс записал в дневнике: «Сегодня днем встречался с президентом в военном министерстве. Он говорил, что крайне желает получить факты, то вставал, то садился, но с фронта не поступало ничего достоверного. По общему мнению, нашей армии сопутствует успех, но была страшная бойня, а впереди сражения еще более яростные и ужасные».
[516] Когда президенту вручили телеграмму с сообщением об отходе армии на северный берег Раппаханнока, он воскликнул: «Боже мой, боже мой! Что скажет страна! Что скажет страна!»
[517] В этот же день, 6 мая, Самнер пришел от «крайне расстроенного» президента в кабинет Уэллса и, «воздев руки, воскликнул: “Потеряно, потеряно, все потеряно!”»
[518]
Благодаря цензуре военного министерства на телеграфе весть о катастрофе при Чанселорсвилл достигала Севера медленно. Когда стал известен ее истинный масштаб, воцарилось глубокое уныние. Многие, искренне поддерживавшие войну, утратили всякую надежду, что Юг может быть побежден. Ничто так болезненно не демонстрирует неспособность Севера найти достойного главнокомандующего, как серьезное и, можно сказать, выстраданное предложение газеты Chicago Tribune, чтобы Авраам Линкольн лично принял командование Потомакской армией. Мы искренне верим, писал автор статьи, что «Старина Эйб» сможет привести нашу армию к победе. «Если не он, то кто?»
[519]
Тем не менее общее настроение после Чанселорсвиля даже приблизительно нельзя сопоставить с подавленностью и душевными терзаниями, проявленными после первого и второго сражений при Булл-Ран, поражения Макклеллана у Ричмонда и сражения при Фредериксберге. Действительно, газеты стали с гораздо меньшей точностью отражать общественные настроения, чем на первых стадиях войны. Значительное количество редакционных статей писалось, разумеется, с целью сохранить в читателях надежду; но даже после того, как газетные сообщения стало возможно корректировать воспоминаниями современников, никак не отделаться от мысли, что в этот момент общественная депрессия была уже иного рода, а падение духа – не столь глубоким, как в предыдущих случаях. Бизнес, состояние которого стало улучшаться с осени 1862 года, теперь резко оживился. Началась эра роста прибылей, что проявилось в диких спекуляциях на фондовых биржах, в росте финансовых оборотов и накоплений, которые делали люди, инвестируя в государственные облигации. Также широко распространено убеждение, что война способствовала развитию торговли и промышленного производства. Правительство в больших объемах закупало сырье; один вид деятельности порождал другие, люди честно, а в некоторых случаях и нечестно, извлекали прибыль, хотя государство находилось в опасности. Когда весть о поражении при Чанселорсвилле достигла Нью-Йорка, временно подскочили цены на золото; акции железных дорог, поначалу просевшие, вскоре продолжили расти в цене, государственные облигации остались стабильными, а подписка публики на «5–20» продолжалась. То, что стало меньше добровольцев, явилось признаком не только усталости от войны, но и появления множества возможностей доходной деятельности. Война, по крайней мере в части набора призывников в армию, стала профессией. Людей заманивали под ружье премиальными от национального правительства, штатов, городов и городских районов.
