Мид заявил о победе. «Противник атаковал меня сегодня около 4 часов дня, – телеграфировал он Халлеку 2 июля, – и после одного из самых жестоких за эту войну боев был отбит во всех пунктах».
[537] То, что в этом донесении Мид бессознательно прибегнул к стариннейшему приему некоторого преувеличения результатов в ущерб фактам, можно заключить из записки, написанной жене в 8 часов 45 минут утра следующего дня: «Вчера у нас был тяжелый бой, противник атаковал, мы полностью отбили его: обе армии измотаны».
[538]
Из докладов нескольких корпусных командиров на военном совете, который Мид собрал вечером 2 июля, стало ясно, что армия Союза, понеся потери в 20 000 человек, действительно серьезно ослабла, но генералы не утратили присутствия духа и все высказались за то, чтобы «стоять и сражаться». После завершения совещания Мид сказал Гиббону, временно командовавшему Вторым корпусом: «Если Ли завтра атакует, это произойдет на вашем участке». Почему? «Потому что он атаковал оба наших фланга, и безуспешно. Если он решит повторить, то теперь атакует по центру». «Надеюсь, что так и случится, – отвечал Гиббон. – Если он так поступит, мы разобьем его».
[539]
Рано утром 3 июля боевые действия развернулись на правом фланге армии Союза. «Все продолжается, – написал Мид жене. – Результат пока неясен. Армия в прекрасном состоянии духа и все готовы победить или умереть».
[540] На противоположной стороне, после того как Ли и Лонгстрит произвели рекогносцировку позиций северян, Ли заявил, что намерен нанести удар в центре. «Генерал Ли, – взмолился Лонгстрит, – смотрите же, сколь труднопреодолимы препятствия между нашим фронтом и янки – крутые склоны, артиллерия в несколько эшелонов, ограды, плотный стрелковый огонь, нам придется послать свою пехоту прямо на их батареи. Вы же видите, где нам придется атаковать – чуть ли не миля открытого пространства под градом их картечи и шрапнели». «Генерал Лонгстрит, враг здесь, и я намерен нанести ему удар», – произнес Ли тихим, решительным голосом.
[541]
Все события прошлого месяца – вторжение, ответные маневры, марши и контрмарши, двухдневный бой – оказались прелюдией важнейшего эпизода; теперь предстояли три или четыре кошмарных часа, которые должны были многое решить в ходе войны. «С одиннадцати утра до часа дня стояло зловещее затишье».
[542] Внезапно сообщили, что со стороны конфедератов прозвучали два подряд орудийных выстрела. За этим последовал обстрел из 150 пушек. Армия Союза, чья выпуклая линия фронта, выгодная во всех остальных отношениях, не позволяла, однако, использовать всю артиллерию, отвечала из 80 стволов.
[543] Конфедераты сосредоточили огонь преимущественно на Втором корпусе, которым продолжил командовать Хэнкок. Это был, как отметил он в рапорте, «самый мощный артиллерийский обстрел из всех, что я видел». Но урон он нанес незначительный. Солдаты Союза лежали под защитой каменных стен, пригорков, земляных укреплений, и снаряды противника пролетали у них над головами, взрывая землю далеко позади. Хэнкок со своим штабом, с развевающимся флагом корпуса неторопливо проезжал вдоль передовой и своим хладнокровием и величественным видом вселял в солдат мужество и решительность. Один из бригадиров, его старый сослуживец, сказал: «Генерал, командующий корпусом не должен таким образом рисковать жизнью». Хэнкок ответил: «Бывают моменты, когда жизнь командующего корпусом не имеет значения».
[544] Яростная канонада продолжалась полтора часа, когда Мид, понимавший, что идет подготовка к наступлению конфедератов, и стремившийся выманить противника на себя, отдал приказ прекратить огонь (чем обрадовал начальника артиллерии Ханта, поскольку боеприпасы иссякали).
[545]
Военная хитрость Мида удалась. Лонгстрит был склонен думать, что артиллерийский обстрел оказался действенным,
[546] а командующий артиллерией конфедератов Александер «был уверен, что противник уже терпит поражение».
[547] Пикетт, который должен был возглавить атаку, прискакал к Лонгстриту за приказаниями. «Он показался мне, – написал Пикетт, – загнанным в угол огромным львом. Никогда не видел его таким мрачным и озабоченным. Я салютовал ему, он же несколько минут молча смотрел на меня. Потом страдальческим голосом произнес: “Пикетт, меня мучает мысль о жертвах, которых потребует от нас эта атака. Я отдал Александеру распоряжение оценить, какое действие его огонь произвел на противника, и, когда это случится, ему придется взять на себя ответственность и отдать вам приказ – я не в состоянии”».
[548]
Александер был уверен в необходимости атаки, поскольку о ней распорядился Ли, хотя возложение на него такой ответственности отклонил; однако, зная Пикетта и его неиссякаемый оптимизм, сыграл свою роль – когда уже не мог ждать, отправил Пикетту, который все еще был с Лонгстритом, записку: «Ради Бога, поторапливайтесь. Поторапливайтесь, иначе мне не хватит боеприпасов, чтобы поддержать вас должным образом». Пикетт прочитал записку, передал ее Лонгстриту и спросил, должен ли он подчиниться и атаковать. Лонгстрит, как записал Пикетт, «взглянул на меня, взял меня за руку, накрыл сверху другой своей ладонью и молча опустил голову на грудь. Никогда не забуду ни выражения его лица, ни его рукопожатия после того, как я произнес: “Значит, генерал, я веду свою дивизию”».
[549]
