Нельзя разделить это мнение Линкольна без учета мнения Мида. «Если бы я атаковал Ли в тот день, в какой предлагал, – написал генерал, – в неведении о его позициях, у меня есть основания полагать, что атака могла бы закончиться неудачно и привести к катастрофе. Мое мнение основано на свидетельствах ряда достойных офицеров, которые обследовали оставленные Ли укрепления… На мне лежала громадная ответственность. С одной стороны – известные и важные плоды победы, с другой – не менее важные и страшные последствия поражения».
[573]
В итоге сам Линкольн предложил наиболее здравый взгляд на этот эпизод. В письме от 21 июля он написал: «Сейчас я глубоко благодарен за то, что было сделано, и не критикую то, что не было сделано при Геттисберге. Я верю в генерала Мида как храброго и способного офицера и настоящего человека». Изменение настроений северян в период с 1 по 4 июля безошибочно свидетельствует о чувстве огромного облегчения.
[574]
При всем огромном принесенном ею облегчении победа при Геттисберге была одержана армией, действующей от обороны, хотя характер конфликта требовал, чтобы Север вел агрессивную, наступательную войну. К счастью, в этот момент агрессивный лидер уже проявил себя – 20 января 1863 года Гранту было доверено «непосредственное командование экспедицией против Виксберга».
До войны и в ее начале река Миссисипи имела огромное значение как канал коммуникации и торговли; с развитием железнодорожной сети на Западе ее значение несколько уменьшилось. Север с самого начала сознавал важность контроля над рекой; на Востоке этот контроль связывался с военным преимуществом, а населению Западных штатов он был необходим для существования, поскольку давал выход к рынкам сбыта продукции и позволял доставлять необходимые товары. Слова «свободная навигация по Миссисипи» звучали как заклинание не только на Юго-Западе, но и повсюду к западу от Аллеганских гор, за исключением Калифорнии, Орегона и всех областей, непосредственно прилегающих к Великим озерам. Линкольн, благодаря географическому расположению своей малой родины, сроднился с таким отношением; во взрослом возрасте его сознание глубоко усвоило его; в период великого кризиса он никогда не упускал из виду военное и коммерческое значение речного пути. Захват фортов Генри и Донелсон и последующие операции освободили Миссисипи к северу от Виксберга; взятие Нового Орлеана позволило Союзу овладеть ее устьем. Но конфедераты по-прежнему владели двумя сотнями миль реки между двумя сильно укрепленными пунктами – Виксбергом и Порт-Хадсоном, тем самым обеспечивая коммуникации Луизианы и Техаса с остальной территорией Конфедерации. Луизиана была поставщиком сахара, а «великий штат Техас» в больших количествах производил зерно и мясо, а кроме того, благодаря близости к Мексике, обеспечивал получение товаров военного назначения, прибывающих из Европы в мексиканской порт Матаморас. Это имело огромное значение, поскольку южные порты Конфедеративных Штатов были закрыты блокадой, организованной федералами. Из двух названных крепостей Виксберг, безусловно, имел большее значение, и его хотели сохранить во что бы то ни стало.
С точки зрения Союза тремя наиболее важными стратегическими пунктами Юга были Ричмонд, Виксберг и Чаттануга. Виксберг стоял на втором месте, поскольку его захват давал Соединенным Штатам контроль над рекой Миссисипи и разрезал Конфедерацию на части. Были сделаны попытки взять его силами как армии, так и флота; обе закончились неудачей.
Виксберг, построенный большей частью на обрыве, возвышающемся на шестьдесят метров над уровнем максимального подъема воды в реке, представлял собой естественную крепость, искусственно укрепленную и неприступную с фронта. Необходимо было занять высоты на восточном берегу реки, чтобы иметь возможность атаковать или осаждать город с тыла. Пытались проводить от реки искусственные каналы; можно сказать, были испробованы все способы, какие только могли предложить инженерное искусство и инициативность военных. На эти операции было потрачено почти два месяца, но все они закончились ничем.
Этой зимой шли сильные и продолжительные дожди. Уровень реки поднялся на небывалую высоту, местами даже размыло дамбы. «Вся территория оказалась под водой, войска с трудом могли найти сухое место, чтобы поставить палатки. Люди страдали от малярийной лихорадки, кори и оспы».
[575] От газетных корреспондентов, из писем, которые посылали солдаты своим родным и друзьям, из сообщений посетителей армейских лагерей северяне в деталях узнавали о множестве попыток и неудач, об исключительных неудобствах, которые испытывала армия, и о массовых заболеваниях. Имея представление о командующем скорее как о Гранте периода Шайло, чем о Гранте Донелсона, люди были склонны выискивать ошибки в его действиях, и верили многочисленным рассказам о его злоупотреблении спиртным. Тем не менее Линкольн горой стоял за своего генерала.
Донесения и письма Гранта того времени – свидетельства работы холодного ума; его действия – пример трезвости суждений и неиссякаемой энергии. После сражения при Шайло 6–7 апреля 1862 года он проявлял себя по большей части как ответственный командир, но ничего не делал, чтобы приобрести популярность публики. По своим способностям он был полезен преимущественно в роли военного администратора, поскольку его достижения на полях сражений были малы и незаметны. Но за эти десять месяцев он многое повидал и много думал о характере конфликта, разрывающего страну. У него не было склонности ни к штудированию учебников по военному делу, ни к изучению кампаний великих мастеров военного искусства, ни к детальному изучению принципов стратегии и правил тактики; однако в своем роде и в определенных областях он был глубоким мыслителем. «Мятеж, – писал он, – уже принял такую форму, что завершиться может либо полным покорением Юга, либо свержением правительства». Он должен был возлагать надежды на то, что при удачном стечении обстоятельств сможет проявить свои лучшие качества. В организации и командовании экспедицией против Виксберга он такой шанс получил. Но первоначально и фортуна, и природа оказались против него, и два месяца ему пришлось убить на бесплодные усилия. Чувствительный к несправедливости, он остро переживал инсинуации, которые распространялись на Севере. Линкольн заметил: «Похоже, у Гранта не осталось друзей, кроме меня».
[576]
