Британскому правительству, давшему разрешение выйти в море и отправиться на службу к конфедератам судну «Флорида», построенному в Ливерпуле для военных целей, можно поставить в вину преступную небрежность. Если бы власти Ливерпуля тщательно изучили все обстоятельства, они бы выяснили истинное предназначение корабля и конечный пункт его следования, а дружественное отношение к Соединенным Штатам стало бы причиной его задержания для проведения подлинного юридического расследования, которое привело бы к его конфискации.
Еще более серьезным актом преступной небрежности стало разрешение на выход в море «Алабамы». Адамс обратился к Расселу с просьбой не выпускать судно, пока не будет установлено, что его цели не враждебны Соединенным Штатам. Документ был передан в соответствующий департамент и был переслан в Ливерпуль, население которого было известно своим расположением к Конфедеративным Штатам. Портовый инспектор, несомненно, подозревал, для кого предназначается военное судно, но предпочел закрыть глаза на все подозрительные обстоятельства и составил бесцветное заключение, которое было передано таможенными комиссарами в Лондоне своему юрисконсульту, а тот расценил его как достаточное основание не задерживать судно. Комиссары в донесении лордам казначейства согласились с мнением своего юридического советника, но отметили, что «чиновники в Ливерпуле должны строго следить за судном». Все эти документы попали к графу Расселу, который, посовещавшись с генеральным прокурором и его заместителем, посоветовал Адамсу передать консулу Соединенных Штатов в Ливерпуле (Дадли), чтобы тот представил портовому инспектору любые свидетельства, подтверждающие подозрения. Адамс и Дадли проявили настойчивость, и 9 июля Дадли направил инспектору письмо, из которого любому беспристрастному лицу стало бы ясно, что рассматриваемое судно предназначается Южной Конфедерации. Большая часть этих утверждений, написал впоследствии главный судья Кокбёрн в своем заключении, расходящемся с решением Женевского третейского суда, «не могла быть принята в английском суде». Но «нравственные улики» были убедительными, и требовалось лишь время, чтобы превратить их в юридические доказательства. Поэтому, естественно, исторический анализ ситуации приводит к заключению, что инспектор, юрисконсульт и таможенные комиссары осознавали, что «Алабама» предназначается правительству конфедератов, а в душе желали, чтобы судно смогло уйти и, поскольку строгие юридические свидетельства против него отсутствовали, убедили себя, что просто выполняют свои официальные обязанности. Главный судья Кокбёрн, какие бы усилия для спасения лица британских властей он не принимал, признал, что в тот момент официальным лицам следовало обратиться за разъяснениями к Лэрдам, владельцам верфи, строившей военный корабль. Если бы это было сделано, добавил он, «безупречная репутация этих джентльменов позволяла получить либо отказ от ответа, либо честный ответ. Первое стало бы действительным основанием возбудить дело против судна, второе – оправдало бы его немедленное задержание». Это критическое замечание неоспоримо. Требовать от Дадли предоставления неопровержимых доказательств, которые ему пришлось бы собирать во враждебно настроенном к нему обществе, при молчаливом сопротивлении черствой и формалистской бюрократии, было актом недружественным и необоснованным.
Прошло три недели с момента, как таможенные власти в Ливерпуле и Лондоне совместными усилиями начали выяснять правду, но даже если бы они хотели не выяснить ее, а скрыть, они вряд ли могли действовать иначе. Они не проявляли желания искать доказательства и придирались к свидетельствам, которые им предъявляли. Семнадцатого июля Адамс посоветовал Дадли нанять адвоката и собрать письменные показания под присягой для предъявления портовому инспектору. Через четыре дня Дадли с адвокатом представили инспектору документы, содержащие прямые доказательства: шесть человек под присягой заявили о характере и предназначении судна, пятеро из них засвидетельствовали, что, по всей вероятности, «Алабама» предназначается для Конфедеративных Штатов, а шестой, моряк из Биркенхеда, подтвердил, что «матросы на борту хорошо знают, что судно готовится как капер для правительства конфедератов, дабы действовать против Соединенных Штатов по заказу мистера Джефферсона Дэвиса». Мы не можем задержать судно, развел руками инспектор. Недостаточно доказательств, подтвердил юрисконсульт таможни. Вы правы, согласились таможенные комиссары. Работы по подготовке «Алабамы» велись стремительно и усердно, в то время как министерство околичностей шевелилось в темпе улитки. Бумаги отправились на рассмотрение лордов Казначейства.
Тем временем Адамс пригласил знаменитого королевского адвоката, сэра Роберта П. Кольера, которому представили шесть показаний, данных под присягой, и еще два дополнительных. Кольер выразил свое мнение однозначно: «Я считаю, что таможенный инспектор имеет право задержать судно. Точнее, я уверен, что это даже его долг… Трудно найти более откровенный случай нарушения Закона о вербовке на военную службу иностранного государства, который, если бы не данный случай, практически не применяется. Вполне заслуживает рассмотрения вопрос, не появятся ли у федерального правительства серьезные основания заявить протест, если судну будет позволено уйти». Это мнение было доведено до таможенных чиновников в Ливерпуле. «Долг инспектора ливерпульской таможни, – заявил Кокбёрн, – уже 22 июля задержать данное судно». Инспектор не стал действовать и передал дело на рассмотрение таможенным комиссарам. Помощник юрисконсульта таможни вновь заявил о недостаточности доказательств и сказал, что не может согласиться с мнением Кольера. На этой стадии дела, написал Кокбёрн, «у меня сложилось убеждение, что комиссары таможни должны были немедленно дать указание о задержании. Введенные в заблуждение советом, который следовало отвергнуть как явно ошибочный, они, к сожалению, отказались дать распоряжение о задержании судна».
Тем временем Адамс направил графу Расселу свидетельства под присягой, мнение Кольера и множество других документов, имеющих отношение к делу. «Я должен был согласиться с мнением сэра Роберта Кольера, – написал спустя много лет Рассел с прямотой, которая делает ему честь, – и отдать распоряжение задержать “Алабаму” в Биркенхеде».
Далее последовал эпизод, который был бы полезен либреттисту оперы-буфф или Диккенсу при его описании министерства околичностей, но историка он ставит в полнейший тупик. Бумаги, полученные от таможенных комиссаров, и те, которые Адамс отправил Расселу, были переданы генеральному прокурору и его заместителю; одна их часть оказалась у них 23 июля, другая – 26 июля. Таким образом, в эти же дни они попали и к королевскому адвокату. Этим адвокатом был сэр Джон Хардинг; он болел и со второй половины июня был не в состоянии заниматься делами. На самом деле, его возбудимый нрав и слабое здоровье не вынесли напряженной работы, и он оказался на грани душевного расстройства. Бумаги пролежали пять дней в его доме. Работы на «Алабаме» шли полным ходом, и все в королевстве были довольны тем, что исполнили свой долг. Инспектор представил бумаги комиссарам; комиссары передали их лордам Казначейства; лорды и граф Рассел отправили их генеральному прокурору и его заместителю. Документы, которые, возможно, могли повлиять на вопросы войны и мира в отношениях двух великих держав, либо не удостоились внимания вовсе, либо были рассмотрены полусумасшедшим юристом. Наконец, 28 июня генеральный прокурор и его заместитель изучили документы и приняли окончательное решение. «Мы рекомендуем соответствующим властям, – сообщили они 29 июля, – незамедлительно задержать корабль». Но было уже слишком поздно. «Алабама» утром этого же дня покинула порт под предлогом ходовых испытаний и ушла в море. Но судно еще находилось у побережья Уэльса, в пятидесяти милях от Ливерпуля, где самых небольших усилий со стороны лондонских или ливерпульских чиновников было бы достаточно, чтобы арестовать его прежде, чем оно приступит к исполнению своей задачи, заключающейся в изгнании американского торгового флота из открытого моря.
