Граф Рассел распорядился, чтобы все факты, переданные ему, были тщательно рассмотрены юристами короны; в течение месяца те выдали два положительных заключения, согласно которым «свидетельства, представленные в суд», не подтверждают, что корабли предназначаются для конфедератов, с другой стороны, заявление о принадлежности их французским владельцам юридически подтверждается: следовательно, они не могут советовать правительству задержать корабли. Рассел этим не удовлетворился и продолжил расследование, используя все средства, чтобы установить истину. Несмотря на подозрения, он не смог опровергнуть документальные подтверждения заказа кораблей парижской торговой фирмой. В результате 1 сентября он написал Адамсу, что правительство не может никаким образом вмешаться в судьбу этих кораблей, но пообещал, что будет внимательно следить за ситуацией в полной готовности арестовать их, если появятся достоверные свидетельства, опровергающие их нынешний статус. В это время он находился в своем поместье в Шотландии, так что письмо попало к Адамсу только в четыре часа дня 4 сентября.
Тем временем и наш посол вернулся с отдыха в Шотландии, где дружески общался с членами правительства; оказавшись в Лондоне, он сразу же столкнулся с критически важным вопросом о броненосцах, один из которых, как небезосновательно полагал Дадли, мог в любой момент выйти в море. 3 сентября Адамс написал письмо Расселу, приложив новые письменные показания, доказывающие, что нет никаких разумных оснований сомневаться в том, что суда предназначаются флоту конфедератов. На следующий день, узнав от Дадли, что одно из них готово к плаванию, он направил в Министерство иностранных дел «последний серьезный протест против совершения столь враждебного акта в отношении дружественного государства». Вскоре после этого и Адамс получил письмо, отправленное ему Расселом 1 сентября, которое, как он записал в дневнике, «меня глубоко взволновало. Я ясно представил, какая коллизия может из этого выйти. Впрочем, я не должен ничего делать, чтобы приблизить ее, но обязан должным образом защищать честь моей страны. Вопрос должен быть решен, как он того заслуживает, перед всем миром. Мрачные перспективы для бедной Америки». После ночи, проведенной в подобных размышлениях, «мои мысли целиком заняты этим кризисом… Я решил направить лорду Расселу еще одно послание. Я составил его с целью хотя бы оттянуть время перед неизбежным». Вот это его знаменитое послание от 5 сентября: «Милорд, – написал он, – в данный момент, когда один из броненосцев готов покинуть королевство с целями, враждебными Соединенным Штатам… нет необходимости объяснять, насколько глубоко я сожалею о решении, к которому пришло правительство Ее Величества. Я не могу расценить это иначе, как фактическое предоставление королевством полной свободы мятежникам» для нападения на Нью-Йорк, Бостон и Портленд и прорыва блокады.
Однако 1 сентября Рассел сделал гораздо больше, чем написал Адамсу. Лэйард, заместитель министра иностранных дел, находившийся в Лондоне, написал в этот день в Казначейство: «Мне указано лордом Расселом обратиться к вам с просьбой поставить в известность лордов-комиссионеров Казначейства Ее Величества о наличии подозрений в отношении известных броненосцев в Биркенхеде. Если будут получены достаточные сведения, на основании которых можно сделать заключение, что они предназначаются для Конфедеративных Штатов, лорд Рассел считает, что корабли должны быть задержаны для дальнейшего расследования». Несомненно, для Рассела имело значение воспоминание о том, что его провели в случае с «Алабамой», и 3 сентября он дал распоряжение не выпускать броненосцы в море. В этот день он писал из шотландского Миклюра: «Мой дорогой Палмерстон, поведение джентльменов, которые заказали два броненосца в Биркенхеде, настолько подозрительно, что я считаю необходимым дать распоряжении о задержании судов. Заместитель генерального прокурора в курсе, и он согласен, что это – необходимая политическая мера, хотя и не строго в рамках закона. Нам следует изучить законы и, если окажется, что придется возмещать убытки, то поступить в согласии с мнением, распространенным как здесь, так и в Америке, что такого рода нейтральную враждебность не следует допускать без попытки как-то ее предотвратить. Если вы против, прошу назначить заседание кабинета в следующий вторник или среду, 8 или 9 сентября». Палмерстон не стал возражать и, соответственно, назначать заседание кабинета министров. Но Рассел, не ожидая неторопливой почты или одобрения премьер-министра, в тот же день, 3 августа, передал Лэйарду телеграфом указание задержать броненосцы, «как только появятся основания полагать, что они готовятся к выходу в море, и не выпускать до дальнейших распоряжений». 4 сентября он писал Адамсу, что «вопрос поставлен под серьезный и внимательный контроль со стороны правительства Ее Величества», но это письмо Адамс получил, уже отправив свое, в котором подчеркнул: «Будет излишним с моей стороны давать вашей светлости понять, что это – война». 5 сентября Рассел дал указание «предотвратить выход судов из Ливерпуля» для ходовых испытаний «либо под каким-то иным предлогом… пока не будут получены удовлетворительные подтверждения о месте их назначения», и в тот же день отправил конфиденциальное сообщение поверенному в делах в Вашингтоне с просьбой уведомить государственного секретаря Сьюарда, что им запрещен выход из порта (но по какой-то необъяснимой причине Адамсу он сообщил об этой акции лишь спустя три дня).
Затем Министерство иностранных дел для полной уверенности провело систематическое и тщательное расследование, которое показало, что французские заказчики – ширма, и броненосцы предназначаются для конфедератов. 8 октября по распоряжению лорда Рассела было арестовано наиболее близкое к завершению строительства судно, а на следующий день «широкой стрелой» (английским правительственным клеймом) было помечено и второе. Судостроительная компания была раздражена этими акциями, ее работники выражали недовольство. Чтобы предотвратить любые попытки вызволить корабли, их взяли под охрану британские военные моряки. Вопрос о конфискации не рассматривался: ни правительство, ни владельцы не хотели испытывать судьбу в судебных инстанциях. В итоге в качестве наилучшего выхода из сложной ситуации корабли были приобретены Адмиралтейством.
«Задержание этих броненосцев – вопрос жизни и смерти», – записал Фокс, заместитель военно-морского министра.
[604] Это действительно были грозные боевые корабли, и если бы им удалось уйти, они наверняка бы способствовали снятию блокады Чарлстона и Уилмингтона; а поскольку блокада, все больше доказывающая свою эффективность, была мощным оружием северян, ущерб мог быть неисчислимым – даже свести на нет значение побед при Геттисберге и Виксберге. Баллок надеялся, что «наши броненосцы [смогут] отогнать блокирующий флот от берегов любой гавани… подняться по Потомаку… сделать Вашингтон непригодным для обороны», а также обложить контрибуцией Портсмут (Нью-Гэмпшир) и Филадельфию. Граф Рассел своими добросовестными и решительными действиями спас Север от таких неприятностей и тем самым предотвратил войну между Соединенными Штатами и Великобританией, к порогу которой подвели их энергия Баллока и алчность фирмы биркенхедских кораблестроителей. Арест таранных кораблей нанес серьезный удар делу конфедератов.
[605]
