К великим испытаниям примешивались мелкие неудобства, возникающие из-за расстройства государственных финансов. В январе 1862 года золото уже продавалось с наценкой и быстро исчезло из обращения. Но для широких масс это не создавало затруднений, поскольку золото не использовалось в качестве основного платежного средства и ему была готова замена в виде банкнот штатов и государственных казначейских билетов. Но за ростом цены на золото последовало подорожание серебра. Серебряные монеты стали предметом спекуляций и скупались брокерами по завышенной цене. Большей частью их отправляли в Канаду, так что к 1 июля 1862 года они тоже практически вышли из обращения. Внезапное их исчезновение потребовало различных мер для исправления ситуации. Отдельные предприимчивые деятели, быстрее реагирующие на ситуацию, чем муниципальные власти или национальное правительство, стали выпускать «пластыри» – мелкие банкноты достоинством от 5 до 50 центов, которыми, как заявлялось, можно расплачиваться в отелях, ресторанах, с торговыми домами и провинциальными торговцами. Вскоре стали расти в цене медные и никелевые монеты; вместо них, также вместо мелких серебряных монет торговцы стали выпускать различные металлические символические заменители. Министр финансов Чейз в письме к председателю комитета по налогам и сборам палаты представителей отметил, что «ожидаются серьезные неудобства и беды», если выпуск «пластырей» и металлических знаков «не будет ограничен, а в обращении останутся мелкие монеты или их заменители государственного образца». Он предложил либо понизить содержание серебра в монетах стоимостью меньше доллара, либо фактически легализовать использование в качестве денег почтовых и иных марок. Конгресс актом от 17 июля 1862 года запретил выпуск «пластырей» частными лицами и корпорациями, признал выпуск в публичное обращение почтовых и иных марок и объявил, что, с определенными ограничениями, они принимаются как платежное средство в Соединенных Штатах и обмениваются на «грины». Люди, естественно, предпочли марки обещаниям частных предпринимателей «расплатиться когда-нибудь» и поспешили в почтовые отделения закупать их. Однако, приобретя в надежности, они потеряли в удобстве. Клейкая, тонкая структура, малая площадь поверхности и невесомость марок сделали их самым несовершенным платежным средством в истории Соединенных Штатов. С одной стороны, давать сдачу в ходе мелких транзакций оказалось непросто из-за появления в привычной децимальной системе единицы в 3 цента (наиболее часто использовавшиеся марки, выпущенные в наибольшем количестве). Пересчет двух-, трех-, пяти- и десятицентовых марок становился невыносимым, если речь шла о больших суммах, поэтому в некоторых местах их продавали листами, в других складывали в конверты по 10, 25 или 50 центов, указывая общую сумму. Это лишь частично сгладило неудобства, потому что осторожные граждане требовали открывать конверт и пересчитывать марки на их глазах, убеждаясь, что сумма на конверте соответствует содержимому. Марки пачкались, портились; теряя свои клейкие свойства, они уже не годились для почтовых отправлений. Они оказались не особо удачной заменой «пластырям», но Министерство финансов и муниципальные власти сразу же почувствовали облегчение, избавившись от двух зол.
Из рекомендаций Чейза использовать почтовые и иные марки в качестве средства денежного обращения и из положений законодательного акта было невозможно представить, каким облегчением это обернется. Министр, в соответствии с актом от 17 июля 1862 года, договорился с генеральным почтмейстером о выпуске почтовых марок, но «вскоре выяснилось, что марки, предназначенные для почтового обращения, не приспособлены к использованию в качестве денег», и ему пришлось истолковать закон широко и выпустить почтовые деньги, имевшие вид маленьких банкнот; номиналом в 25 и 50 центов они печатались размером с четверть долларовой банкноты, номиналом в 5 и 10 центов – немного меньше. На пятицентовой банкноте имелось факсимильное изображение пятицентовой почтовой марки с портретом Джефферсона; на двадцатипятицентовой изображение повторялось пять раз. Банкноты по 10 и 50 центов имели сходное оформление, только на десятицентовой был изображен портрет Вашингтона. Банкноты по 5 и 25 центов были коричневого цвета, по 10 и 50 центов – зеленого. Новенькие смотрелись весьма неплохо. Для публики, которая пользовалась «пластырями» и замусоленными почтовыми и гербовыми марками, это стало избавлением от мук. Выпуск этих почтовых денег начался 21 августа 1862 года. Толпы людей терпеливо выстаивали огромные очереди у офисов помощника казначея в Нью-Йорке и других городах, чтобы приобрести немного этих новых и привлекательных денег.
Актом от 3 марта 1863 года конгресс санкционировал выпуск в обращение разменных банкнот вместо почтовых денег и ограничил наличие в обращении обоих видов платежных знаков пятьюдесятью миллионами. Министр финансов при выпуске новых банкнот решил отказаться от воспроизведения на них почтовых марок, хотя размер банкнот остался прежним. Сначала они были коричневыми, зелеными, фиолетовыми и красными, но потом все банкноты номиналом 3, 5, 10, 15, 25 и 50 центов стали зелеными. Они принимались к оплате на территории Соединенных Штатов за все транзакции стоимостью меньше 5 долларов, за исключением таможенных пошлин, и обменивались на банковские билеты Соединенных Штатов; постепенно они вытеснили почтовые деньги; в народе и те и другие называли «скрип». Поначалу к ним отнеслись благосклонно как к избавлению от большего зла, но от постоянного хождения по рукам банкноты становились такими истертыми и грязными, что оказывались нежелательными из гигиенических соображений. Когда в 1876 году им на смену наконец стали выпускать мелкие разменные серебряные монеты, большинство было счастливо. Постепенно банкноты были изъяты из обращения, хотя у кого-то это и вызвало сожаления, поскольку мелкие бумажные деньги можно было легко пересылать по почте, да и горнозаводчикам и фабрикантам было удобно расплачиваться с работниками деньгами в конвертах.
В течение года, с июля 1862 по июль 1863 года, жители Севера переживали горечь поражений. Неудача Макклеллана на Полуострове, поражение Поупа во второй битве при Булл-Ран, катастрофа Бернсайда при Фредериксберге, провал Хукера при Чанселорсвилле, лишь частично компенсированные победами при Энтитеме и на Стоун-Ривер, стали такой чередой бедствий, что их соединенная сила могла бы сломить дух кого угодно, но только не народа, который упорно верил, что его дело правое. «На ужин пришел Самнер, – записал Лонгфелло в дневнике.
[681] – Очень мрачен и подавлен. Постоянно вздыхает и повторяет: “Бедная страна! Бедная, бедная страна!”». В эти тяжелые дни после ряда кровопролитных неудач наших армий Филлипс Брукс, встретившись с приятелем на углу улиц, смог только заломить руки, произнести «какой кошмар!» и мрачно пройти мимо. Граждан, опасаясь худшего, призывали к миру любой ценой. В этот год перестали собираться светские клубы. Узнав об очередной катастрофе, люди отменяли веселые развлечения, даже отказывались от тихого вечера за картами. Они не были расположены к забавам. Мыслями они были со своими убитыми и ранеными согражданами на южных полях сражений; в молчании они размышляли над несчастьями, свалившимися на страну. «Ни один серьезный американец не открывал утренние газеты без страха обнаружить, что у него больше нет любимой и уважаемой страны».
[682]
