У Юга не было металлических денег, не было кредита и не было ни одной области коммерческой деятельности, которая бы серьезно не пострадала. Но у него была земля и рабочая сила. Эксплуатируя их даже в своей несовершенной манере, Юг не позволил голодать своей армии и гражданам и оказался в состоянии четыре года вести борьбу.
Ричмонд располагался вблизи театра военных действий, и после сражений раненых доставляли в город в таких количествах, что требовались непрестанные усилия для облегчения их страданий. В 1862 году в Ричмонде было 35 частных и государственных клиник; под временное место пребывания раненых переоборудовали и здания церквей. Преданность делу Юга билась в сердцах его женского населения, призывая благородных и утонченных барышень и женщин проявлять заботу о солдатах с самыми тяжкими и ужасными ранениями, испытывающих физические страдания, которые хирурги, при отсутствии анестезирующих средств и морфия, зачастую не могли облегчить. Это тот случай, который нам всем хорошо известен:
О женщина <…>
Ты – сущий ангел в скорбный день.
[699]В этих давно написанных строках всегда обнаружится новое вдохновение для тех, кто может поведать историю о деле, которому они служили. Документы конфедератов полны слов благодарности женщинам; их труды в Ричмонде – зеркало всего, что происходило в Конфедерации.
Война тяжело сказывалась и на женщинах Севера, но южанки испытывали тяготы гораздо бо́льшие. В Союзе было много семей, у которых никто из родственников не принимал участия в войне; в Конфедерации можно считать редчайшим исключением, если чей-то муж, отец, сын или брат не служил в армии. Трудно было встретить семью, в которой не носили бы траур. Более того, постоянное состояние тревоги распространялось здесь шире, чем на Севере. В Ричмонде, куда сведения о боевых действиях доходили относительно быстро, частые звуки набатного колокола, извещающего о приближении опасности, усиливали общее беспокойство, в то время как жители глубинки, где газеты были редкостью, а почта приходила нерегулярно, думали, что предпочли бы жить среди опасностей, чем в этой бесконечной тревожной неопределенности. Физические лишения не способствовали уменьшению душевных страданий, а прекращение привоза предметов роскоши, а затем и первой необходимости усиливали тяготы, выпавшие на долю женщин Конфедерации. Истории о впадении в нищету нам всем известны, но на Юге контраст между довоенной жизнью и жизнью во время войны оказался самым необычным и поразительным. В домохозяйствах всегда нормой считался достаток, даже изобилие. Столы ломились от всяческой снеди. Южане были расточительны в жизни и щедры в гостеприимстве. Слуг было немереное количество. Леди-южанки, которые никогда не задумывались, откуда берется пища, которые никогда не снисходили до малейших физических усилий, под угрозой вражеского нашествия были вынуждены покидать свои роскошные дома и искать убежища в Ричмонде; там их можно было видеть в очередях перед скромнейшей лавкой, ждущими своего шанса потратить скудный заработок за «простое шитье», переписывание или канцелярскую работу на жалкую порцию муки или бекона. Канцелярская работа предоставлялась только женщинам, которые могли доказать, что нуждаются. В Министерстве финансов на одну вакансию подавалось до ста заявлений, многие из которых поступали от женщин из благородных и некогда влиятельных семейств. Другие дамы, привыкшие к роскоши, занимались черной работой по дому. Такой труд был особенно неприятен для южанок, но и это, и нехватку продовольствия все были готовы перетерпеть в надежде на независимость и сохранение своих социальных институтов. Они считали, что Север объявил крестовый поход против общественного строя, в котором были воспитаны они и их матери, и что война, причиняющая им столько страданий, навязана Югу, который сейчас защищает их законные права. Разруха, разрушение городов, мародерство, которым занимались отдельные солдаты Севера, возмущали их до такой степени, что они были не в состоянии контролировать свои чувства, давая выход крайнему негодованию. Это чувство запечатлено в некоторых дневниках того времени. «Если все слова ненависти, существующие во всех языках, – написала одна молодая женщина из Джорджии, – слепить в один огромный омерзительный ком, то и он не передаст глубины моей ненависти к янки».
Как и на Севере, на Юге все население, не исключая и армию, было проникнуто глубоким религиозным чувством. Один проповедник говорил об «активной набожности», превалирующей в армии, и Седдон подтверждал «большую религиозность и глубокое благочестие».
[700] Джордж Кэри Эгглстон отмечал, что в последний год войны среди солдат армии Ли заметно было своего рода религиозное возрождение. «Молитвенные собрания проходили в каждой палатке. В каждой руке можно было видеть Священное Писание, армия словно впала в некий религиозный экстаз». В анналах Епископальной церкви зафиксирован случай, приятно смягчающий общую жестокость войны. Епископы и духовенство Юга обратились к своим северным братьям с просьбой прислать две-три тысячи молитвенников и сколько-нибудь религиозных брошюр для армии конфедератов. Правительство Соединенных Штатов дало разрешение переправить литературу через линию фронта.
В заключение этого обзора напрашивается сравнение некоторых предубеждений, характерных для Севера и Юга. Конгресс Конфедеративных Штатов неоднократно отказывался признать билеты своего Казначейства законным платежным средством, трактуя соответствующую статью конституции (одинаковую для конфедератов и федералов) более строго, чем это сделал конгресс Соединенных Штатов: в процессе длительных обсуждений лишь конституционные аргументы не дали принять эту законодательную инициативу, за которую выступали многие авторитетные люди, включая генерала Ли.
В практическом применении статьи конституции, гласящей, что «не допускается какая-либо приостановка действия habeas corpus, если только этого не потребует общественная безопасность в случае мятежа или вторжения», правительство конфедератов продемонстрировало большее уважение к свободе личности, а граждане Юга – большую бдительность в отношении произвола властей. Линкольн с самого начала присвоил себе право приостанавливать действие приказа о доставлении в суд президентским декретом. Дэвис никогда не претендовал на такое. На Юге было общепризнано, что только конгресс обладает такой властью и все граждане Конфедерации пользуются привилегией habeas corpus, за исключением случаев, когда она ограничивается специальным законом. Конгресс Конфедерации достаточно твердо сформулировал свое право, заявив актом от 15 февраля 1864 года, что «властью приостановления привилегии указанного приказа… наделен исключительно конгресс, который определяет необходимость такого приостановления». Война, округляя, длилась четыре года, периоды приостановки приказа habeas corpus в Конфедерации суммарно составили один год пять месяцев и два дня, то есть меньше половины времени ведения военных действий. В Союзе приказ приостанавливался или игнорировался в любое время и в любом месте, где президент или те, кому он делегировал такое право, считали такое действие необходимым. Для каждого, кто тем или иным образом или в той или иной степени проявлял негативное отношение к обязательной воинской повинности, для политических заключенных, для лиц, подозреваемых в «любой нелояльной деятельности», эта привилегия не существовала. Она приостанавливалась на один год десять месяцев и двадцать один день решением президента, а все остальное время – с одобрения конгресса.
