Самым явным исключением из этого обобщения является Катарина Шютц-Целл, которая открыто выступала в защиту браков духовенства, утверждая, что обязательство распространять Евангелие было возложено на всех верующих, а не только на мужчин. В этом плане ее взгляды и действия не полностью совпадали с мнением о том, из какого типа женщины получится подходящая жена для евангелического священника; Катарина вовсе не была молчаливой и послушной и считала себя равным партнером в браке и его «тяготах»
[328]. Она выбрала путь девственности очень рано, но, по ее словам, она истово верила и ее волновало собственное спасение. Услышав Маттиаса Целла, который проповедовал в Страсбурге в 1521 г., Катарина пришла к убеждению, что спасение приходит через веру, а не труды и что ее благочестивые усилия не имели особой ценности. Позднее, в 1523 г., она вышла замуж за Маттиаса, совершив действие, которое, по ее мнению, было первым случаем, когда «приличная горожанка», а не содержанка вышла замуж за священника. Разумеется, обвинения, что жены священников не лучше содержанок, были общим местом в полемических сочинениях против женитьбы священников, и действительно, многие из первого поколения жен клириков Германии были бывшими экономками священников или их любовницами. В середине 1520-х гг. евангелические наставники в своих советах склонялись к тому, что представители духовенства могут жениться на своих содержанках во избежание наказания после принятия закона, запрещающего внебрачное сожительство. Поскольку безнравственность духовенства представлялась оправданием реформы, священники и их сожительницы мало что теряли, вступая в брак
[329]. Но для Катарины Целл ключевым вопросом была защита принципа брака священников, а также ее приверженности евангелистской церкви. В то время в Страсбурге Реформация только начиналась, и Катарина была вынуждена в письме епископу оправдывать свое замужество ссылками на Священное Писание, которое не запрещает брак священнослужителей. В начале сентября 1524 г. Катарина опубликовала «Апологию», небольшой трактат по вопросу о браке, сопроводив его своим первоначальным письмом епископу. Брак, утверждала она, является праведным призванием, а не вечно вторым после целибата. Брак также служил лекарством от прелюбодеяния, данным Богом человечеству, чтобы избежать именно того безнравственного поведения, которое, как утверждала Катарина, она видела на улицах Страсбурга. Городские священники, живущие в безбрачии, могут поддерживать образ святости, но это ощущение добродетели основывается на ошибочном понимании Писания и допущении, что спасение приходит через соблюдение законов человеческих, а не благодаря одной лишь милости Христа.
С самого начала Катарина ясно давала понять, что памфлет определял основу ее собственного несогласия с традициями и порядками Церкви. Ее мужа, утверждала Катарина, не волновали враждебные и оскорбительные комментарии тех, кто отвергал брак священников, но она доказывала, что у нее есть обязательства и право защитить себя, право, которое прочно коренилось в Писании. Долг христианина заключается именно в том, чтобы пострадать за правду, а не молчать перед лицом заблуждений и лжи, «поскольку молчание означает полупризнание того, что эта ложь является правдой». Сочинение Целл пестрело сносками на библейские тексты, аллегории, памфлеты и проповеди католических проповедников, поспешивших осудить страсбургскую Реформацию, – Томаса Мурнера
[330] и Иоганна Кохлеуса, которые «оглушают людей своей пустой болтовней». Брак священников, утверждала Целл, настолько ясно основывается на Писании, что даже «дети и глупцы могут прочитать и понять это», а защитники целибата для духовенства не имеют иной основы для своих убеждений, кроме собственных интересов и финансовой выгоды. Женатый священник был уважаемым гражданином, принимая брак как свободный дар от Бога, заявляла Целл, а священник, сожительствующий с женщинами вне брака, является членом «гильдии проституток», наполняя сундуки церкви взносами, которые он платит за эту привилегию. Невоздержанные священники не имели морального права вещать с кафедр против блуда и прелюбодеяния, а брак потерял всякое уважение. Католическое духовенство сделало мучеников из женатых священников, но «развращенную непорочность целибата, греховное распутство времен Содома и Ноя они не наказывают, а, наоборот, защищают»
[331]. Отказ от брака – дара и завета Господа – дорого обошелся Церкви в финансовом, нравственном и социальном отношении
[332].
Теперь нам ясно, в чем Катарина Целл видела свою роль и призвание. Задачей жены клирика было поддерживать своего мужа на равных, а не в качестве его служанки. Катарина читала Писание и размышляла над его текстом, но не оставляла без внимания догматические и пастырские противоречия, проявившиеся в первые годы Реформации. Ее просьба к Иоганну Кохлеусу прислать его работу в переводе с латинского языка говорит не только о некоторой ограниченности ее образования, но и о ее безграничной решимости участвовать в дебатах. Катарина приняла на себя обязательство открыто выступать против несправедливости и заблуждений и поддерживать страдающих за правду. Возможно, лучший пример его выполнения Катериной встречается в ее утешающем письме женщинам Кенцингена, которые подверглись преследованиям за свои евангелические убеждения. Группа мужчин из этого города, включая пастора, искали убежище в Страсбурге и обрели его у Катарины и Маттиаса Целл. Повторяя слова страсбургского евангелического богослова Мартина Буцера, Катарина говорила о своей роли в создании наглядного образца реформированного брачного союза, который основан на взаимной поддержке и товариществе
[333]. Но убежденность Катарины, что она – партнер не только в браке, но и в священничестве, была еще более противоречивой. Мартин Буцер выражал некоторую обеспокоенность тем, что Катарина использует собственное толкование противоречивых вопросов, чтобы сформировать позицию своего мужа относительно присутствия крестных родителей при крещении. Впрочем, как указывала Эльзи-Энн Макки, значительная часть недоброжелательных комментариев по поводу участия Катарины в работе ее мужа исходила не от их современников, а от второго поколения реформированного духовенства города
[334]. Роль жены священника и, шире, женщин в распространении Реформации подвергалась сомнению не только противниками, но и сторонниками реформ.
