– Ладно, у кого есть спички? – спрашивает Макка.
Я сжимаю мобильный телефон в кармане джинсов – и у меня появляется одна идея.
Спичка чиркает о коробок.
– Внимание, – говорит Макка. – Сейчас вы первыми во всём мире услышите, как гавкает кошка.
Я выхожу из-за утёса и кричу:
– Стойте! Остановитесь! – и бегу к ним.
Я думал, что спичку зажёг Макка, но нет: это мальчик Чау – он бросает спичку за спину, когда я подбегаю. Они все немного расступаются и опускают глаза.
Все, кроме одного. Макка складывает руки на груди и делает шаг к коробке – теперь он стоит прямо над ней. Я заглядываю внутрь: там действительно кошка – она жива (вроде бы), и у неё мокрая шерсть. Я смотрю на флягу в руках мальчика по кличке Чау: это жидкость для розжига.
Они правда собираются это сделать.
Макка склоняет голову набок и сверлит меня своими круглыми поросячьими глазами. Он не сдвигается с места.
– Кто. Чёрт возьми. Ты такой?
Как вы понимаете, ответ на этот вопрос я ещё не продумал. Так что приходится импровизировать.
– Кошка. Это моя кошка, ну, то есть… гм… моей бабушки. Моей бабули. Это бабушкина кошка. Я вышел искать её, – я стараюсь подбирать слова из диалекта джорди. Мне нужно склонить Макку на свою сторону, и это может помочь.
Кажется, Макка задумался. Одно дело – стрелять из пневматики в ничейную кошку, а потом поджигать её. Совсем другое – когда внук предполагаемой хозяйки этой кошки стоит прямо перед тобой. Даже мораль может быть относительной.
Глаза Макки сузились до щёлочек. Я вовсе не уверен в его моральных качествах.
– Она нарушила границы и бегала по моему саду. Там полно кошачьих какашек. Мой младший брат Стоуки вляпался в них голыми ногами, – он хочет доказать, что все последующие пытки были лишь справедливым наказанием.
– Слушай, мне очень жаль. Как насчёт, – я запинаюсь, понимая, что рискую, однако мне ясно и то, что горе моей воображаемой бабушки не особо трогает Макки. – Как насчёт обмена?
Я достаю телефон из кармана и держу на ладони. Все ребята смотрят на него с любопытством. Макка – его руки всё так же сложены на груди – бросает мне:
– Карманный калькулятор? Зачем он мне нужен?
– Это не просто карманный калькулятор. У него ещё есть встроенная камера! Смотри, – я направляю телефон на Макку. – Улыбнись, – говорю я, и как ни странно, он действительно улыбается. Улыбка фальшивая: его глаза остаются холодными, но уголки губ всё-таки поднимаются. Я показываю мальчикам фото на экране – под тихий гул одобрения.
(Кстати, нужно заметить, что у меня плохой телефон – кнопочный и всё такое и я не могу сделать звонок, потому что:
1. В 1984 году ещё нет вышек и сетей для мобильных телефонов.
2. Мобильный в 1984 году есть только у меня, так что кому бы я позвонил?
На секунду я задумываюсь, получится ли позвонить через пространство-время маме или кому-то другому. Это было бы круто. Но связи здесь, конечно, нет. В любом случае, эти ребята и такого не видели.)
Я делаю ещё одно фото – на этот раз селфи с собой и мальчиком Чау. Я показываю Макке, на какую кнопку нажимать и как потом открывать фотографии. Он вертит телефон в руках – и явно впечатлён.
– Обмен, да? Эта штука в обмен на полумёртвую кошку?
Я киваю.
– Что ты будешь с ней делать?
Я пожимаю плечами:
– Не знаю. Наверное, отнесу бабушке.
Макка злобно на меня смотрит.
– Одно слово. Хоть одно слово об этом – и с тобой, мой друг, будет покончено.
Вот в это я верю. Он прячет мой телефон в карман и говорит остальным ребятам:
– Пойдём. Пусть этот лузер разбирается с бабушкиной кошкой.
Он отходит от меня, и все идут за ним.
А я остаюсь с кошкой – и даже не представляю, что мне с ней теперь делать.
Глава 43
Я стою в замешательстве. Мне становится так жалко бедную кошку, что неожиданно для самого себя я начинаю плакать. Она ещё жива и свернулась в клубок в коробке. Я слышу сзади шорох и оборачиваюсь, но успеваю заметить лишь скользнувшую тень. На берегу стоит перевёрнутая рыбацкая лодка – кто-то укрылся за ней.
Мне следует вести себя более осмотрительно, но тот, кто сам прячется, вряд ли опасен.
– Эй? – говорю я тихо. – Кто там?
Ответа нет. Тогда я обхожу лодку, чтобы посмотреть с другой стороны. Спиной ко мне на корточках сидит мальчик в синей атласной куртке. Тот, которого называли Чау. Не поворачиваясь, он говорит:
– Я не хотел. Честно. Они заставили меня. Макка и остальные.
Я смотрю на мальчика и понимаю, что это его высокий девчачий голос я слышал раньше.
Он медленно распрямляется и встаёт ко мне лицом. У него красные мокрые глаза, и он всё ещё немного зажат: словно боится, что я его ударю или скажу что-то обидное.
– Это тебя называли Чау? – спрашиваю я. Он кивает: резким коротким движением головы.
И тогда я понимаю.
Можно было бы догадаться и по другим признакам: более тёмный цвет кожи, высокий голос – но я узнаю его именно по характерному короткому кивку. В этот момент я мог бы театрально упасть в обморок на песок или ещё что-то в этом духе. Знаете, броситься к нему, заключить в объятия и прокричать:
– Папа! Мой папа! – как девочка в финале фильма «Дети дороги»
[33].
Это было бы, конечно, очень странно – и, самое главное, я ничего такого не чувствую. Однажды в газете я прочитал об одной даме, которая вместе с мужем перевернулась на лодке. Так вот: когда она поняла, что её муж мёртв, то постаралась не утонуть сама и сохраняла полное спокойствие – даже начала планировать его похороны.
У меня похожие ощущения, но свой следующий вопрос я всё равно задаю почти шёпотом:
– Ты… Пай Чаудхари?
– Откуда ты знаешь?
Глава 44
Это не тот вопрос, на который я могу сразу ответить. Сначала нужно придумать что-то убедительное – а думать ещё и об этом я сейчас никак не могу. Мой мозг пытается осознать новую информацию: этот худощавый темнокожий мальчик в синей атласной куртке – мой собственный папа. Тот, кто целовал меня на ночь и рассказывал мне истории из детства (кстати, в них не было ни слова о полумёртвой кошке). Я стою в полном ступоре, уставившись на него, пока он не повторяет:
– Откуда ты знаешь моё имя?
