– Расскажи, как ты был маленьким.
Он покачал головой:
– Не сегодня. Сегодня это будет придуманная история.
Я не возражал, хоть папа и не особо хорошо сочинял. Мне просто хотелось, чтобы он посидел со мной. К тому же эта история звучала так, будто папа заранее подготовился. Обычно он рассказывал сумбурно и с запинками, потому что выдумывал на ходу, но тогда всё было иначе.
– Давным-давно в деревне у великого Ганга жил юноша. Однажды к нему явилась богиня Кали, чьё имя на санскрите значит «несущая смерть». Это очень-очень грозная богиня: у неё синяя кожа, и она носит на шее гирлянду из отрубленных голов.
– Жуть, – говорю я.
– О да. Настоящая жуть. И она сказала этому юноше, которого звали… хм…
– Тревор? – когда папа рассказывал индийские сказки, мы развлекались тем, что давали героям самые невероятные для Индии имена.
– Да. Тревор. Тревор О’Салливан. И сказала она Тревору О’Салливану: «Я наделю тебя даром предвидения, о Тревор…»
– Что такое предвидение?
– Возможность видеть будущее. И ответил он ей: «О Великая Кали, благодарю тебя!» И спустился он к Гангу, и смотрел в его воды, и ждал, что ему откроется будущее, но ничего не увидел. И тогда воззвал он к Кали: «О Кали, приди ко мне!» И появилась перед ним Кали и спросила: «Что нужно тебе, Тревор О’Салливан?» И ответил он: «Я не вижу будущего». И сказала Кали: «Это смешно», отрубила ему голову и повесила её на своё ожерелье.
– Ох, ну и ужас!
– Что правда, то правда. А мораль, Ал, такова: если тебе когда-то представится шанс заглянуть в будущее, не пользуйся им. Будущее всё равно наступит, и не нужно его торопить.
С этими словами он крепко обнял меня и поцеловал.
Глава 71
Сначала я даже не уверен, что пришёл в себя. У меня очень сильно болит голова, особенно затылок, словно я зашиб его, когда падал на спину. Глаза жжёт, и я пока не решаюсь их открыть, а щека прижата к холодной поверхности – наверное, я лежу на полу. Ещё и шею чем-то туго стянуло.
Уже неплохо – это первое, о чём я думаю. И следующее: сейчас я открою глаза и окажусь в своей комнате незадолго до того, как всё это началось.
Очень медленно и осторожно я открываю глаза. Я точно в своей комнате? Верёвка, на которой висит коробка с хомяком, перекрутилась вокруг шеи. Я развязываю её и с облегчением вижу, что Алан Ширер не пострадал. Но всё-таки…
Я точно в своей комнате: с пола за окном видно знакомое дерево в соседнем саду и крыши домов напротив. Это комната, из которой я исчез, когда мама колотила в дверь, а дедушка Байрон заглядывал в окно. Я сажусь, потирая глаза, и спрашиваю себя, не сплю ли я, чтобы убедиться в том, что не сплю.
Нет, это не сон. И нет, это всё же не моя комната. Дверь на том же месте, вид из окна привычный, но на кровати другое покрывало, и стоит она у противоположной стены, коврик тоже новый, а ещё висит постер группы, которую я знать не знаю.
Так чья же это комната?
Снизу доносится звук телевизора, а в ванной рядом шумит вода. Вынув ноги из жестяных вёдер, я встаю и подхожу к окну.
– Боже мой, – бормочу я себе под нос. – Это моя комната, – за окном садик, в который я выглядываю по утрам, и дом напротив – всё на своих местах.
На всякий случай я ещё раз осматриваюсь: наверное, пока я был в 1984 году, мою комнату заняла Карли.
Но я должен был вернуться именно в тот момент, из которого исчез. В котором мама барабанит в дверь моей спальни, Стив кричит на меня, а губы дедушки Байрона складываются в ошарашенное «О».
Дверь спальни открывается, и заходит Карли, на ней только халат, и всё. Она вытирает волосы полотенцем и не замечает меня.
– Привет, Карли! – говорю я. И вот тогда она меня видит. Её глаза расширяются, она взвизгивает, а потом визг превращается в пронзительный крик страха.
– Эй, всё в порядке, Карли, что с тобой? – говорю я.
– Кто… кто ты такой? Прочь отсюда! Выметайся! Бери, что хочешь. Бери, только не… только уходи, – она вся трясётся, её голос дрожит. Я так и стою у окна.
– Где Стив? Где мама?
– Внизу мой парень, и скоро вернётся папа, правда – он только на минутку вышел в магазин. Он убьёт тебя. Джол! Джолион! – она кричит, как безумная.
– Карли! Прекрати, почему ты так…
Ситуация накаляется: я слышу топот ног по лестнице, и в комнату врывается Джолион Дэнси. Он смотрит на меня злобно и в то же время озадаченно.
– Ты кто такой? – рявкает он. – Что ты делаешь в комнате Карли?
– Это я – Ал, – говорю я. – Помнишь, сводный брат Карли? – и добавляю от безысходности: – Который хомяков разводит.
Он явно ничего не понимает, поэтому морщится и не сводит с меня настороженных глаз.
– Задай ему, Джол, покажи карате! – Джолион тут же встаёт в странную боевую стойку: ноги врозь, колени согнуты, руки наготове. Это выглядит довольно комично, и я жду выкрика: «Кийа-а-а!» – но Джолион молчит. Он просто стоит с суровым лицом – так проходит ещё несколько секунд, а потом Карли снова призывает:
– Ну же, Джол, задай ему!
Я кричу на неё:
– Да замолчи, Карли! – и это срабатывает. Она умолкает, её нижняя губа дрожит, а глаза наполняются слезами. – Что ты сделала с моей комнатой? – спрашиваю я.
Некоторое время она молчит и умоляюще смотрит на меня, а потом говорит:
– Пожалуйста, просто уйди!
Я слышу в её голосе неподдельный страх и начинаю бояться, что она слетела с катушек. Когда люди сходят с ума, непонятно, чего от них ожидать, они непредсказуемы. Мне кажется, Карли давно к этому шла, вспомнить хотя бы её подростковые метания и всё такое. Я пытаюсь проскользнуть мимо неё к двери, но Джолион преграждает мне путь – он всё ещё грозно размахивает руками:
– У меня зелёный пояс. Со мной лучше не связываться.
Он прав – я и не стану. Но я знаю, что можно сделать, пока он стоит, так широко расставив ноги. Я перевожу взгляд на окно, показываю туда пальцем и говорю:
– Вот это да!
Трюк срабатывает. Они оба поворачиваются посмотреть, и в этот момент я замахиваюсь ногой и быстро и сильно бью Джолиона точно между ног. Он издаёт ужасный звук, визгливый вскрик, переходящий в хрип. Мне его жалко: он падает на бок, схватившись за пах, и корчится от боли. У меня полно времени, чтобы взять Алана Ширера, достать из ведра чёрную коробку, убрать её в рюкзак и выйти за дверь спальни. Карли до смерти перепугана, мне даже стыдно перед ней.
На лестнице лежит старый ковёр. Тот, что лежал, когда мы с мамой только переехали. Но потом ковёр поменяли на новый. Я свешиваю голову вниз – проверить, не смотрит ли там мама телевизор, но её нет. Конечно, она бы уже услышала шум и поднялась.
