К 1069 году ливийцы в Египте не только заняли высокие государственные посты, но и были готовы взять управление страной в свои руки. С момента первых ливийских походов миновало двести лет — и вот долина Нила перешла под контроль захватчиков. Причем произошло это не в результате вторжения или вооруженного конфликта, но благодаря дисциплине и выдержке врага внутри самой страны. Так, впервые в истории Египта побежденные стали победителями.
Ливийские узурпаторы правили Египтом в течение четырех веков. Этот драматический зигзаг истории в корне изменил все стороны общественной жизни. Первые чужеземные владыки Египта Херихор (1091–1084) и его зять Смендес (по-египетски Несубанебджед, 1070–1044) не упускали случая подчеркнуть приверженность традиционным египетским верованиям. Но их египетские имена, посвященные Гору и богу-барану Мендеса (Ба-неб-деда), были всего лишь внешней декорацией. А за этой декорацией буйным цветом расцветали неегипетские черты. В прилегающих к Дельте областях, где преобладало ливийское население, местные чиновники открыто носили традиционный ливийский головной убор из перьев, который подчеркивал их этническую принадлежность; племенная знать вернулась к старым титулам. После же захвата ливийскими военачальниками власти ни о какой ассимиляции чужеземцев с местным населением не могло быть и речи, и через некоторое время ливийцы-родители, не скрываясь, начали давать своим детям ливийские имена — непривычные для египетского уха Осорконы, Шешонки, Иупуты, Нимлоты и Такелоты. Тот факт, что целые поколения жителей западной Дельты продолжали считать себя ливийцами, а не египтянами, свидетельствует о высоком уровне этнического самосознания, и даже спустя пять веков этот необычный факт констатировал Геродот.
Кроме появления в официальных записях ливийских имен собственных, мы обладаем и другими фактами внешнего влияния на египетский язык. Со времен Среднего царства письменный язык, на котором высекались каллиграфические надписи на стенах храмов, сохранял классические черты. В отличие от него разговорный язык простонародья прошел долгий путь развития от «чистого» литературного до той точки, где обе формы стали фактически разными диалектами. И если у египетских писцов, обученных классическому среднеегипетскому языку, данное обстоятельство не вызывало проблем, то для наводнивших страну ливийских чиновников и жрецов стало серьезным препятствием. Они полагали, что им достаточно освоить один вариант египетского языка. Как следствие, язык официальных надписей ливийского периода характеризуется преобладанием разговорных форм, упрощенной грамматикой и минимальным словарным составом — что отличает его от высокого стиля господствующего класса.
Щепетильное отношение к выбору языковых средств всегда было отличительной чертой египетской монархии, поскольку через выбор царского имени и эпитетов выражалась господствующая идея царственности и устанавливалась модель правления. Но ливийским властителям подобная тщательность была чужда. Они заимствовали внешние атрибуты царской власти — видимо, не понимая их символики. Царские титулы просто передавались от одного правителя к другому, повторяясь, что называется ad nauseam
[306].
Древняя формула «Владыка Обеих Земель» потеряла свою священную исключительность и стала не более чем одним из титулов. И все же, судя по всему, фараоны XXI династии весьма настойчиво пытались щегольнуть причудливыми и цветистыми формулами — например, «Пасебахаиннуит» означало «Звезда, которая восходит над городом». Однако эти неуклюжие попытки подражания древним традициям никого не обманывали.
Истинная природа ливийской элиты проявилась в пристрастии к родословным. Для устной традиции малограмотных полукочевых племен, каковыми были ливийцы во втором тысячелетии до н. э., характерны обширные генеалогии. Даже заимствовав письменный язык у египтян, они не отказались от традиции восхваления целых поколений своих предков. Так, например, на монументе одного жреца из города Гелиополис (Иуну) были вырезаны имена тринадцати поколений его предшественников, уходящие вглубь трех столетий. И это при условии, что его семья осела в этом городе и занимала эту должность в течение одиннадцати поколений.
Еще одним пережитком кочевого прошлого ливийцев было сравнительное отсутствие интереса к смерти и загробной жизни. Их предки-пастухи обычно хоронили своих родичей быстро, там, где они умирали, и без особых приготовлений. Напротив, древние египтяне относились к погребальным приготовлениям очень серьезно. Поэтому безразличие ливийцев к загробному существованию и приверженность собственным традициям стала для их египетских подданных настоящим потрясением. Ливийцы отказывались от индивидуальных захоронений, считая их пустой тратой средств. На смену им пришли скромно украшенные семейные склепы. Даже ливийские фараоны соглашались быть похороненными бок о бок с сородичами в простых каменных гробницах, наспех изготовленных из всего, что попадалось под руку.
Для похорон нередко находили применение ранее использовавшемуся погребальному инвентарю — словно проводы в последний путь были неприятным занятием, от которого старались избавиться как можно быстрее и дешевле. Строительство роскошных усыпальниц в Долине царей и не уступающих им по размаху погребальных храмов было резко остановлено и никогда более не возобновлялось. Гробницы утратили особый статус места встречи живых и умерших, богов и смертных. Отныне они стали простыми ямами в земле, куда сбрасывались тела умерших.
Но если отношение ливийцев к смерти шло вразрез с погребальной культурой фараонов, то их модель государственного строя оказала мощное влияние на дальнейшее развитие Египта. На своей родине в Киренаике ливийцы организовали систему управления, которая основывалась на родоплеменных началах, усиленная брачными союзами и личной зависимостью. Такая система была полной противоположностью централизованной абсолютной монархии долины Нила. Уже незадолго до падения Нового царства, ливийские полководцы Рамзеса XI негативно относились к идее единого государства. Поэтому Пианхи и Херихор успешно правили югом, в то время как Смендес, зять Херихора, — севером.
Разделение Египта на два царства существовало с ранних времен египетской истории, но они всегда были объединены под началом одного царя. Однако после смерти Рамзеса XI ливийские преемники более не видели смысла поддерживать эту традицию. Для них наличие двух царей, одновременно правящих в разных уголках страны, было совершенно нормальным явлением. Но это была не анархия, а рациональная децентрализация. В любом случае связь между двумя ветвями правящего дома поддерживалась браками и союзами, что позволяло избежать раскола династий. Тем не менее передача фараоном в более поздний период неограниченных полномочий своим сыновьям, многие из которых возглавляли крупные города, а также другие аспекты ливийской системы (по сути, феодализма) неизбежно ослабляли центральную власть с вполне предсказуемыми последствиями.
Но все это было делом будущего. Сейчас же, когда последнего представителя Рамзесидов благополучно погребли в Долине царей, пробил звездный час для его ливийских преемников, один из которых был неограниченным владыкой Верхнего Египта, другой — правителем Нижнего. Египет вступил в эпоху чужеземного владычества.
