Если бог был земным владыкой, то сам царь фактически низводился до роли его «первого слуги». В Танисе Псусеннес I в качестве одного из своих царских имен официально принял титул верховного жреца Амона и даже внес его в картуш как вариант тронного имени. Его брат Менхеперра (1033–990 годы до н. э.) также был первосвященником Амона, хотя источником его власти была не курильница, а меч. Теократическая форма правления решала одновременно две проблемы. Во-первых, она позволяла теологически обосновать наличие более чем одного смертного правителя одновременно, поскольку истинным царем все равно был Амон. Во-вторых, коренное население стало более лояльно относиться к чужеземным властителям, особенно в Фивах и Верхнем Египте, где в основном проживали богобоязненные египтяне.
На самом деле теократия была не более чем ширмой, за которой скрывалось неприглядное состояние расколотой монархии. Тем не менее сохранить эту фикцию было жизненно важно, для чего фараоны активно прибегали к услугам оракулов. И в Танисе, и в Фивах Амон, как и всякий смертный правитель, издавал указы и принимал посетителей на «аудиенциях». На юге эта тенденция достигла кульминации после учреждения регулярной церемонии под названием «Великолепное празднество Божественной аудиенции», на которой оракул Амона высказывался по различным государственным делам. Нет оснований сомневаться, что жречество, из среды которого выходили толкователи божественных знамений, немало выиграло от смены формы правления. Окруженные несметными богатствами в Ипет-Суте, они служили небесному владыке, не забывая о собственной выгоде.
Сильнее всего стремление жречества служить и Амону, и золотому тельцу проявилось в годы первосвященства Пинеджема II (985–960), когда между двумя жреческими партиями в Ипет-Суте — «божьими слугами» и «чистыми», — вспыхнула ожесточенная борьба за доступ к храмовым доходам.
Будучи главными, «божьи слуги» ревниво охраняли привилегию доступа к святая святых — внутреннему святилищу, которое было недоступно простым смертным. Благодаря этой привилегии жрецы получали доступ к приношениям прихожан — еде, питью и прочим полезным вещам, которые подносились верующими к статуе Амона во время ежедневной службы. Как только бог «насыщался» подношениями, «божьи слуги», по заведенному порядку, распределяли приношения между собой.
«Чистых» же во внутреннее святилище не допускали: они играли роль слуг во внешней части храма. Одной из их обязанностей было проносить священную барку Амона во время празднеств по внутреннему храму и по улицам Фив. В прежние времена на это обстоятельство никто не обратил бы внимания. Но теперь, когда выросло влияние жрецов-оракулов, малейшему наклону барки во время шествий по улицам придавалось большое значение. Резкий толчок или наклон — все это могло быть истолковано как указание на божественную волю со всеми вытекающими из этого последствиями как для жречества, так и для Фиванского царства и всего Египта в целом. Занимающие скромное положение носильщики барки понимали, что судьба всей страны, в буквальном смысле этого слова, покоилась на их плечах, и они не упускали возможности обратить судьбоносную важность профессии в свою пользу. Их стремление получить весомую часть доходов привело к открытой конфронтации с «божьими слугами». Так новая политическая реальность посягнула на древние привилегии.
Богатства жрецов Амона, особенно в Фивах, были столь велики, что правящая ливийская элита использовала все имеющиеся в ее распоряжении возможности, чтобы завладеть прибыльными храмовыми должностями. Особо важную роль в укреплении экономического и политического влияния того или иного семейства играли жены и дочери, которые занимали высокие должности в жреческой иерархии. В течение всего нескольких поколений титул «супруги бога Амона» достиг таких высот могущества, что затмил даже высшее жречество.
Однако несмотря на то, что после Рамзесидов цари Фив считались верховными жрецами Амона и претендовали на право нести подданным его божественную волю, реальным источником их власти была прямая сила. Херихор и его преемники были достаточно опытными управленцами, чтобы понимать, что принуждение является наиболее эффективным инструментом власти. Поэтому с первых же дней они приступили к установлению военной диктатуры, которая основывалась на угнетении. С этой целью они создали сеть укрепленных лагерей по всему Верхнему Египту. Отправными точками этой сети были пять фортов, построенных в северной части долины Нила. По иронии судьбы, это были те форты, которые Рамзесиды возвели для защиты от ливийцев. Но к концу царствования Рамзеса XI они уже были в руках ливийцев и использовались ими в качестве плацдарма для установления контроля над всей страной. Эти крепости позволяли захватчикам контролировать движение по Нилу, а также быстро и беспощадно подавлять любое сопротивление местного населения. Поэтому нет ничего удивительного, что захват власти ливийскими генералами сразу же после смерти последнего венценосца XX династии не встретил какого-либо протеста.
Самой крупной из этих крепостей была Тауэджай (современная Эль-Гиба), которая располагалась на восточном берегу Нила, к югу от оазиса Файюм. Здесь проходила северная граница Фиванского царства и располагалась резиденция главнокомандующего армией, он же верховный жрец. Примечательно, что со времен Пианхи правящие Фивами генералы посещали город только в торжественные дни и по праздникам, предпочитая пребывание в своей укрепленной твердыне жизни в роскошном дворце в окружении горожан. Они, несомненно, понимали всю глубину своей непопулярности среди коренного населения Юга.
Стоило, однако, власти ослабнуть, как едва сдерживаемое недовольство египтян прорвалось наружу. Когда Пинеджем I (1070–1032) стал царем Юга (1054), он назначил своего старшего сына Масахарту преемником на посту верховного жреца Амона. Тот факт, что жречество Амона возглавил человек с ливийским именем, должен был возмутить многих египтян — но они вынужденно смирились. Однако в 1044 году Масахарта скоропостижно скончался, и первосвященником был назначен его младший брат, Джедхонсуиефанх. Фиванцы, воспользовавшись этими обстоятельствами, подняли восстание. Пребывание нового начальника на этом посту оказалось самым коротким в истории Египта. Вероятно, самым скептически настроенным гражданам быстрое падение Джедхонсуиефанха доказывало всю несостоятельность оракулов: вопреки имени, которое означало «Хонсу сказал: он будет жить», судьбу его решило простое человеческое вмешательство.
Казалось, еще чуть-чуть, и Верхний Египет вновь обретет независимость. Но Пинеджем не собирался сдаваться без боя. В Тауэджае, далеко от опасности, он тут же провозглашает верховным жрецом своего третьего сына Менхеперра и посылает его на юг, «преисполненного храбростью и решительностью, усмирить страну и покорить недругов»
[309].
Во главе большой армии Менхеперра подавил мятеж и восстановил влияние своей семьи над Фивами. Тем не менее смертные приговоры в отношении предводителей восстания были заменены ссылкой в оазисы Западной пустыни. Это было сделано, скорее всего, чтобы избежать роста недовольства местного населения. Только через несколько лет, когда сопротивление власти было окончательно подавлено, изгнанникам позволили вернуться. Но Менхеперра сохранил за собой право казнить всех заговорщиков, которые угрожали его жизни.
