Однако если фараон предполагал, что все это махание мечом и поднимание стягов вернет престиж царской власти, он просчитался. Египтян постигло горькое разочарование. Не успели завершиться строительные работы в Карнакском храме, как Шешонк неожиданно умер, и строительство тут же прекратилось. Но хуже всего было то, что его наследники продемонстрировали прискорбную ограниченность политического кругозора и с легкостью вернулись к пассивному созерцанию. Возрождение Египта на деле оказалось не более чем миражом, а вновь восстановленное влияние на Ближнем Востоке увяло, не успев расцвести. Фивы, на которые демонстрация силы Шешонком не произвела должного впечатления, быстро разочаровались в царях Дельты.
И вновь на улицах города появился призрак разлада.
Смутное время
Поставив своего сына во главе Фив, Шешонк I стремился подчинить своей власти весь юг. Именно благодаря этому обстоятельству, а также энергичности и напористости самого фараона, стало возможным проведение палестинской кампании. Шешонк сумел мобилизовать все доступные людские и материальные ресурсы, а также привлечь на свою сторону нубийских наемников. Но слишком сильны оказались этнические трения между коренным населением и пришлыми узурпаторами — а Танис в географическом и культурном аспектах находился слишком далеко от Фив, и было лишь вопросом времени, когда сдерживаемое недовольство южан прорвется наружу.
Правнук Шешонка I, Осоркон II (874–835), слишком долго испытывал терпение своих подданных. За свое долгое царствование он слишком много внимания уделял родине своих предков, Бубастису, особенно храму, посвященному богине-кошке Бастет
[317]. По случаю празднования тридцатой годовщины своего правления Осоркон распорядился возвести грандиозный праздничный зал. Стены зала, расположенного у входа в храм, были украшены сценами юбилейных торжеств, многие из которых изображали события из ранней истории Египта. По замыслу это здание в точности соответствовало традиционным монументам фараонов, по исполнению стояло наравне с памятниками Нового царства. Но сам факт, что праздничный зал располагался в отдаленной области Дельты, а не в религиозном центре — Фивах, выдавал провинциальное происхождение фараона. Еще одним свидетельством благосклонного отношения к родовому городу стало строительство храма, посвященного сыну Бастет — львиноголовому богу войны Махесу. Фиванцы, далекие от пристрастий своего повелителя, смотрели на них с отвращением.
В конечном итоге возмущенный Юг восстал. Жители Фив жаждали самоуправления и нуждались только в предводителе, способном возглавить их. Выбор пал, вполне естественно, на верховного жреца Амона, Харсиеса. Факт его родства с Осорконом II, которому он приходился троюродным братом, отступал на второй план перед значимостью его духовного сана. Будучи главой фиванского жречества, Харсиес олицетворял экономическую и политическую мощь не только Ипет-Сут, но и всего Верхнего Египта. Поэтому в середине царствования Осоркона Харсиес прислушался к мнению общественности и провозгласил себя царем. Двести лет назад верховные жрецы также правили Югом параллельно с царствующей династией, хоть и были связаны с нею родственными узами. Несомненно, Харсиес и его сторонники знали историю не понаслышке.
Провозглашение независимости Фиваидой положило конец единому государству, сплоченному усилиями Шешонка I, и поставило крест на его мечте о могуществе Египта. Как и после смерти Рамзеса XI, страна опять погрузилась в пучину раздробленности. Но Осоркон II отнесся спокойно к этому факту. Для него передача власти на места была старым обычаем, который можно было бы надежно приспособить к системе племенных союзов, наследованной от его кочевых предков. Он относился терпимо к удельным князькам до тех пор, пока они входили в его семью в соответствии с ливийской традицией
[318].
Однако «независимое» княжение Хорсиеса было недолговечным. Связи с Дельтой по-прежнему были сильны, что превращало идею независимости в иллюзию. Но жречество Амона, единожды вкусившее сладкий плод свободы, более не желало подчиняться центральной власти. Автономия Юга, восстановленная, судя по всему, с молчаливого согласия центра, стала джинном, выпущенным из бутылки. С этих пор храм и корона пошли разными путями, что имело значимые последствия для египетской цивилизации.
Такелот, новый верховный жрец и внук Осоркона II, выиграл там, где его царственный дед оказался в проигрыше. В 838 году он провозгласил себя фараоном под именем Такелот II и установил правление параллельной династии в Фивах. Осоркон, окончательно смирившись с неприкрытым разделом страны и падением личного авторитета, умер спустя три года. На погребенных с ним предметах мы видим, как сердце Осоркона взвешивают на весах, чтобы определить, достоин ли он возродиться в загробном мире рядом с Осирисом. Это примечательно, если учесть тот факт, что прежде египетские владыки обладали правом беспрепятственно входить в царство мертвых. Только их смертные подданные должны были представать перед загробными судьями. Осоркон же, видимо, не знал, к кому себя отнести. Верный полководец Осоркона, отдавая последнюю дань уважения усопшему, велел высечь у входа в гробницу текст погребального плача, который больше подобал соратнику, нежели божественному монарху.
Через шесть лет после смерти Осоркона Фивы окончательно отказались признавать северную династию, а все памятники и официальные документы этого времени датировались годами независимого царствования Такелота II (838–812). Весь Верхний Египет — от крепости Тауэджай до Первого порога — признал фиванского царя бесспорным правителем. Отныне судьбы Юга находились в руках Такелота и его наследников.
