На следующий день Пианхи принял последнее, сугубо символическое изъявление покорности. Четыре правителя, каждый в царском венце, предстали перед своим господином, пали ниц и облобызали землю, на которой стоял Пианхи. Теперь в Египте могло быть пять царей — но верховным сувереном был только один. Ирония ситуации, наверное, была замечена присутствующими: восстановлением — пусть не единства, но достоинства своего — царская власть оказалась обязана варвару-нубийцу!
Прежде чем отправиться домой вместе с многочисленными кораблями, груженными военной добычей, Пианхи еще раз продемонстрировал свою фанатичность. Из четырех присягавших ему царей только Нимлоту было позволено войти в царский шатер. Причиной этому были не слабость этих царей или их неприязнь к новому владыке, а то, что они были не обрезаны и ели рыбу. Это было слишком серьезным грехом в глазах догматичного нубийца.
В годы кушитского владычества военная сила шла рука об руку с моральным абсолютизмом. Мощь и правда могли бы стать опасным сочетанием.
Глава 21. Капризы судьбы
Незаконченная работа
Когда недруги были разгромлены, а вся страна склонилась перед ним, Пианхи, казалось бы, мог почивать на лаврах победителя и пользоваться привилегиями, которые давал ему царский статус. Тем не менее, как это было продемонстрировано в случае с лошадьми Нимлота, Пианхи был нубийцем до мозга костей, и родной Куш был для него милее всего. Поэтому сразу же после окончания победоносной войны 728 года он немедленно отправился домой, позволив себе остановиться только в Фивах, чтобы назначить свою дочь в качестве возможной наследницы на посту супруги бога Амона. Нубийский царь, таким образом, стремился обеспечить стабильность нубийского правления в священном городе Амона.
Принеся жертвы своему божественному покровителю, Пианхи вместе со свитой продолжил путь на родину. После четырехдневного путешествия по реке они добрались до островного города Элефантина
[343], а спустя месяц достигли Напаты, приютившейся в тени величественной Джебель-Баркал. Пианхи правил в полном здравии еще двенадцать лет, и для Кушитского царства это были годы изобилия и процветания. Но на египетскую землю нога его более не ступила.
Такое отношение к Египту объясняется задачами, которые Пианхи ставил перед собой в начале войны. Если бы египетский поход был обусловлен только политическими причинами, то царь принял бы меры по укреплению своего влияния в стране, поставив на места лояльных наместников. Но его движущей силой были религиозные мотивы, а именно защита священных мест Амона от посягательства чужеземцев, т. е. ливийцев. И, как мы уже убедились, он преуспел в этом. Дальнейшая же судьба Египта его практически не интересовала — чем не преминули воспользоваться местные династии.
Поэтому стоило Пианхи вернуться на родину, как мятежные князья в Нижнем Египте начали снова поднимать голову. Так, например, Осоркон IV, по-прежнему считавший себя неоспоримым правителем Египта, в 716 году послал щедрые дары ассирийскому царю Саргону II, когда тот во главе большой армии появился на египетской границе. Аканош, оправившись от унижения, продолжал править в Себенните, а Тефнахт, заклятый враг Пианхи, как и прежде именовал себя царем. Казалось, что кушитского завоевания никогда не было. Предвестником этих событий стал отказ Тефнахта лично присягнуть на верность Пианхи. Таким образом, Саисскому княжеству принадлежала главная роль в дестабилизации политической ситуации в Нижнем Египте, поскольку Тефнахт искал способ расширить свою власть на весь регион. Пианхи стоило бы подумать об этом раньше.
Тефнахт умер в 720 году, но амбиции его оказались бессмертны. Наследовавший ему Бокхорис (египетский Бакенренеф, 720–715) был решительным и властолюбивым человеком и, кроме того, непримиримым противником кушитов. Стремясь подчеркнуть свое отношение к захватчикам, он приказал изготовить необычный кубок из бледно-голубого фаянса. На верхней части кубка изображен Бокхорис вместе со знаком своей небесной покровительницы — богини жизни Нейт. Бокхорис держит за руки богов царственности и мудрости — Гора и Тота. Над ними раскинул крылья священный гриф, сжимающий в лапах символ бессмертия. Не исключено, что здесь желаемое выдается за действительное — но это характерный образчик самоуверенности саисского князя. На нижнем же крае мы видим пленных кушитов со связанными руками, которые они держат за спиной или над головой. Пленники чередуются с обезьянами, срывающими с пальм финиковые плоды. Это была дешевая демонстрация превосходства над другим народом — совсем в духе традиций фараонов прошлого.
Шабака (716–702), наследник Пианхи, не стерпел столь вызывающего поведения. В отличие от своего брата, он вознамерился раз и навсегда привести мятежников к покорности.
Возглавив второй египетский поход, Шабака не вложил меч в ножны до тех пор, пока не захватил Бакенренефа в плен — и, как сообщают поздние источники, не сжег его заживо в качестве жертвы богам. С уверенностью можно сказать, что нубиец приложил все усилия для укрепления своей власти в Египте. Так, в Мемфисе он вмешался в процесс погребения священного быка Аписа, исправив дату у входа в гробницу с «год шестой правления Бакенренефа» на «год второй правления Шабаки». Через несколько месяцев власть кушитского фараона признала вся Дельта. Для увековечивания своих успехов Шабака велел изготовить скарабея, на котором в характерно устрашающих выражениях заявил: «он лишил жизни всех тех, кто посмел выступить против него в Обеих Странах и чужих землях»
[344].
Подчинив север, Шабака обратил свой взор на юг. Фивы и прилегающие к ним земли всегда были больше пронубийскими — или антиливийскими, что в данном случае означало одно и то же. Но Шабака не собирался полагаться на случай. Несмотря на то что кушиты прочно держали в руках высший ранг в культе бога Амона, назначая на него царских родственниц (его в тот момент занимала Аменирдис I, дочь Кашты, а ее наследницей была Шепенупет II, дочь Пианхи), в жреческой иерархии были и другие влиятельные звания. Чтобы обеспечить лояльность Фив, Шабака собирался контролировать их все. Первым делом он назначил своего сына Хоремахета верховным жрецом Амона, лишив этот сан всякого политического и военного веса. Остальные высшие должности фараон отдал своим верным сторонникам. Через несколько лет другой царевич стал вторым жрецом Амона, а царская дочь вышла замуж за наместника Фив. Казалось, что кушитам удалось добиться покорности священного города.
Однако сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Стремление Фив к независимости оказалось слишком сильно. Поэтому фиванские номархи, внешне выражая свою преданность нубийским монархам, на деле правили Фивами как собственным удельным владением. Они ставили своих родственников на военные и административные посты, благодаря чему становились богаче и влиятельнее. Ярким доказательством этому может послужить жизнеописание Харуа. Он родился в жреческой семье в годы правления Пианхи. В зрелые годы служил управляющим в доме Аменирдис I, а после ее смерти — в доме у ее преемницы Шепенупет II. Не без претензий на образованность, Харуа на одной из статуй назвал себя «прибежищем для страждущих, соломинкой для утопающих, лестницей для тех, кто попал в бездну»
[345]. Характерное отсутствие скромности проявилось и в архитектуре гробницы управляющего: она стала одним из самых масштабных частных погребений в Египте. Примечательно, что в укромном месте своего последнего упокоения Харуа наконец позволил себе выходку, которая, будь она публичной, стоила бы ему головы: статуэтка одной из его ушебти была снабжена регалиями фараона — жезлом и бичом. Очевидно, что Харуа считал себя правителем Фив, и его современники, вероятно, не стали бы это оспаривать.
