Вполне логично, что в этом царстве интеллектуальных чудес был создан и непревзойденный шедевр архитектуры. Он в буквальном смысле слова стал светочем достижений Александрии, видимым со всех сторон горизонта. На скалистом острове Фарос, связанном с материковой частью волноломом, был построен маяк, вознесшийся в небо на сотни футов. Его строительство было начато при Птолемее I и завершено при его преемнике в 280 году.
Маяк стал жемчужиной античного зодчества. Башня маяка была построена из каменных блоков, вес каждого из которых в среднем составлял около семидесяти пяти тонн. Конструкция состояла из трех ярусов: сначала шла прямоугольная основа, которая переходила в восьмигранную призму, а далее — в цилиндрическую башню. В куполе маяка день и ночь горел сигнальный огонь, его свет усиливался зеркалами и был виден далеко в море. Он, как магнит, притягивал людей, товары и идеи со всего Средиземноморья сюда, в процветающий город Птолемеев. Фаросский маяк был не только надежным ориентиром для моряков и символом могущества Птолемеев. В нем наглядно воплотилась власть греков над Египтом
[389].
Одна страна, две системы
Александрию и прилегающие районы можно с полной уверенностью назвать греческими, чего нельзя сказать о Дельте и долине Нила. Законодательство Птолемеев распространялось только на три самоуправляющихся города (полиса) — собственно Александрию, древний торговый центр Навкратис и Птолемаиду, основанную Птолемеем I возле Абидоса в качестве противовеса традиционной гегемонии Фив. Жители полисов пользовались особыми налоговыми привилегиями и правом выбирать собственных магистратов.
Тысячи переселенцев со всей греческой ойкумены прибывали в Египет в поисках счастья, надеясь разбогатеть на торговле. Естественно, что эти переселенцы тянулись к общинам, уже основанным их земляками. Александрия, Навкратис и Птолемаида быстро превратились в полиэтнические города, где выходцы с Сицилии, Иллирии и Фракии жили бок о бок с ионийскими и карийскими греками. Но, в отличие от этих городов, обширные сельские районы Египта, где преобладало автохтонное население, оказались не затронуты иммиграцией.
При Птолемеях культурные и этнические различия между греческими городами и египетской провинцией стали пропастью, которая разделила общество. Фаросский маяк, может, и был путеводной звездой в страну новых возможностей — но никак не «статуей Свободы». Небольшая группа греческих сановников, купцов и военных управляла страной, в то время как составлявшие основную массу населения египетские крестьяне продолжали пахать землю.
От фараонов Птолемеи переняли отшлифованную веками автократическую систему управления, а бразды правления передали в руки своим фаворитам-грекам. Чати (визиря), издавна возглавлявшего административный аппарат, заменил диойкет. Под его началом служили чиновники с такими же непривычными титулами, которые контролировали все аспекты управления государством: от царского секретаря-гипомнематографа в Александрии до управляющего-стратега в провинции. Назначенные царем, они должны были контролировать местное население.
Для воспитания сыновей правящей элиты существовал гимнасий, который был средоточием греческой культуры. Новые правители продолжали говорить и писать на греческом языке и даже спустя три-четыре поколения продолжали осознавать себя греками. Законы, которыми они руководствовались, также были греческими и существовали параллельно с египетскими. Иными словами, правящий класс судили по одному закону, а всех остальных — по другому
[390]. Жителям провинции, особенно в Файюме, где проживало много греческих солдат, не оставалось ничего другого, как приспособиться к новой, чуждой для них культуре. Многие мелкие чиновники носили по два имени. При исполнении служебных обязанностей они использовали более солидные греческие имена, а в частной обстановке звались египетскими. В таких деревнях, как Керкеосира, святилища Зевса и божественных близнецов Кастора и Поллукса соперничали со святилищами Изиды, Тота, Бастет и Амона. Даже в процветающем портовом городе Мемфисе с его давними традициями смешения народов каждая этническая группа проживала в отдельном квартале.
Перед Птолемеями стояло два вопроса: как в границах одного государства соединить столь разнородные элементы — и как избежать религиозного и этнического раскола общества? Ответ на них, как всегда, дала религия. Ранее уже отмечалось, что характерной особенностью религиозного мировоззрения египтян было поклонение животным. Птолемей I оказывал немалую поддержку традиционным культам. Среди них особое внимание он уделял древнейшему и наиболее почитаемому культу быка Аписа в Мемфисе. Не последнюю роль здесь сыграла связь этого культа с царской властью, которая прослеживается еще со времен I династии. В дополнение к саккарскому храму божественного быка Птолемей I выстроил второй комплекс в Александрии, посвященный Осирису-Апису (по-гречески Серапис). Чтобы посетить оба Серапеума, паломники приходили со всех концов известного грекам мира. Однако сами египтяне встретили религиозное нововведение без энтузиазма. Они умели распознавать, где настоящие, древние боги, а где нет. Серапис же, будучи вариантом греческого бога-героя, к ним не принадлежал. В конечном счете правительство, не сумев преодолеть неприязни египтян, было вынуждено прекратить финансирование культа Сераписа.
Более успешной оказалась попытка Птолемеев в создании концепции царской власти, в которой соединились греческие и египетские черты. С одной стороны — жизнь и смерть Александра, наглядное свидетельство потенциала эллинского духа, с другой стороны — египетская идея божественной царственности, остававшаяся главным верованием страны на протяжении почти всей ее истории; Птолемеи понимали, как велика объединяющая сила такой идеи. Соединив обе традиции, Птолемеи надеялись, что результат удовлетворит и греческое, и египетское население.
