Чтобы сохранить свою власть, последним Птолемеям приходилось откупаться. Египет уже давно перестал быть ведущей державой Восточного Средиземноморья. Из некогда обширных владений у Лагидов остался только Кипр, где правил брат и тезка Птолемея XII. Центром всего Средиземноморья отныне был Рим, который энергично расширял свои границы, претендуя на звание империи. У всех народов, которым довелось столкнуться с таким агрессивным и хорошо вооруженным противником, выбор был невелик: сопротивляться и быть уничтоженным — или склонить голову. Римляне уже завладели Киренаикой (в 75 году до н. э.), и Птолемеи не хотели, чтобы та же судьба постигла и Египет. Из двух зол они предпочли выбрать меньшее — стали сотрудничать с агрессором. Рим, как хищный зверь, чувствовал слабость своей жертвы и без промедления нанес удар. Идеальным предлогом для шантажа стало завещание Птолемея X, которым он якобы передавал долину Нила в руки римлянам. Таким образом, по-прежнему богатейшая страна региона стала для Рима источником доходов. У Египта же, в свою очередь, выбора просто не осталось: хочешь уцелеть — выплачивай дань.
Когда Клеопатре было всего четыре года, и без того сложная ситуация обострилась. Вдали от берегов Нила, в римском сенате, Египет стал объектом амбициозных замыслов вечно враждующих между собой «отцов республики». В 65 году Марк Красс предложил официально присоединить Египет на правах римской провинции. Однако Цицерон в своих речах подверг критике подобный шаг, указывая на его пагубность для республики.
Тем временем римские орлы, столкнувшись с временными затруднениями, обратили свой хищный взор на более слабую жертву — Селевкидов. Гней Помпей ликвидировал заклятого врага Птолемеев и захватил его земли
[398]. Птолемей XII, желая поддержать победителя, немедленно направил на помощь Помпею 8-тысячный кавалерийский отряд, который должен был помочь ему утвердиться в Палестине. И не важно, что этот сумасбродный «жест доброй воли» сильно истощил царскую казну. Правительство лишь ужесточило налоговую политику, спровоцировав новые волнения среди населения. Но для Птолемея первостепенной задачей было оказание Риму всесторонней поддержки, и ради этого он был готов даже заплатить спокойствием внутри страны. Помпей же, наблюдая за происходящим с присущим римлянам высокомерием, отказался помочь Птолемею подавить восстание, спровоцированное новыми налогами.
Казалось бы, из этой неприятной ситуации Египет должен был сделать правильные выводы — но его внешняя политика так и оставалась по-детски наивной. По мере того как страна становилась все более и более обязанной своему «защитнику», египтяне начинали ненавидеть Рим и все, что было с ним связано. Для Птолемеев это не сулило ничего хорошего.
Хуже всего было то, что в Риме оказался не один, а два честолюбивых лидера, которые соперничали друг с другом. Откупившись от Помпея, египтяне столкнулись с Юлием Цезарем — беда не приходит одна. Когда в 59 году Цезарь пригрозил вновь поднять в Сенате «египетский вопрос», Птолемей прибег к проверенному методу. За свое официальное признание в качестве царя Египта и «amicus et socius populi romani» («друга и союзника римского народа») он предложил плату, равную половине годового дохода страны. Принесла ли ему пользу подобная политика? Отнюдь, как показали дальнейшие события. Спустя год, когда Птолемей XII праздновал свадьбу Пшеренптаха и четырнадцатилетней Таимхотеп, новоиспеченные «друзья» захватили Кипр и принудили брата Птолемея покончить жизнь самоубийством. Так веселье обернулось тризной спустя всего несколько месяцев — но Птолемей, боясь разозлить римлян, молча проглотил обиду. Фараон оказался лишен не только денежных средств, но и остатков воли.
Малодушие царя стало последней каплей, переполнившей чашу терпения гордых и вспыльчивых александрийцев. Спасаясь от народного гнева, Птолемей Авлет был вынужден покинуть Египет. Удрученный царь сначала подался на Родос, где предстал перед Марком Катоном, недавно принявшим сдачу Кипра. Катон, стремясь окончательно унизить Птолемея, принял его в сортире, где находился после принятия внушительной дозы слабительного. В былые времена фараоны попирали своих врагов ногами — а теперь их потомка удостоили чести лицезреть, как варвар опорожняет кишечник. Падать ниже царю Египта было уже некуда.
Однако Птолемеи не сделали ровным счетом ничего, чтобы найти выход из сложившейся ситуации. Трон перешел сначала к супруге Птолемея, а после ее скорой смерти — к старшей дочери Беренике. Сама мысль, что женщина может править самостоятельно, была неприемлема для греков. Поэтому ей стали подбирать подходящего мужа. Но Береника, как и ее предки, обладала непокорным и безжалостным нравом. Первый жених умер в пути, второго на границе задержали римляне, а третий, хоть и добрался до Александрии, но произвел на свою невесту настолько отталкивающее впечатление, что через несколько дней она велела задушить его.
С Родоса Птолемей отправился в Рим, а после в Эфес, где и провел последние два года своего изгнания. В Риме Птолемей Авлет вел себя как типичный диктатор-изгнанник: жил в поместьях римской знати и подсылал убийц к своим политическим оппонентам
[399]. В конце концов он достиг своей цели, заняв у банкира Рабирия Постума сумму в десять тысяч талантов, что равнялось годовому доходу Египта. Вернуть себе трон Авлет намеревался с помощью Авла Габиния, наместника римской провинции Сирия. 15 апреля 55 года Птолемей XII при поддержке римской армии вступил в Александрию и восстановил свою власть. Он приказал казнить Беренику, а Рабирия назначил главой финансовой администрации.
Так Египет оказался в полной власти Рима. Победа Птолемея была равносильна унизительному поражению.
Возвышение Клеопатры
По всей видимости, два года своего вынужденного пребывания в Риме Птолемей провел не один. Существуют свидетельства, что в скитаниях его сопровождала одна из дочерей — вероятнее всего, это была Клеопатра, потому что на момент изгнания отца ей было одиннадцать лет: подходящий возраст для путешествий, но достаточно малый, чтобы ее отъезд из Египта не представлял угрозы для оставшейся там старшей сестры Береники.
Если детские годы Клеопатра действительно провела в Риме, то они дали ей бесценный жизненный опыт. Птолемей не мог ни удовлетворить всех требований Рима, ни игнорировать его силу. В таких условиях удержаться на троне и отстоять независимость государства было равносильно балансированию на тонком канате. И Клеопатре очень скоро придется проделывать это в одиночку.
