Еще яснее характер Сеннефера виден из удивительной находки: запечатанного и невскрытого письма, адресованного им некоему Баки, хозяйственному чиновнику из города Хут-сехем (ныне Ху), к северу от Фив. Целью послания было предупредить о прибытии Сеннефера в Хут-сехем, где он намеревался проследить за отгрузкой какого-то продовольствия. Сеннефер высокомерно запугивает своего подчиненного:
«Берегись, если я останусь недоволен тем, как ты служишь… Помни о сем и не смей ослаблять старания, ибо я знаю, что ты медлителен и любишь вкушать пищу лежа»
[159].
Возможно, Баки и заслуживал такой взбучки, но вполне вероятно, что Сеннефер, надменный наместник Фив, обращался в том же тоне ко всем нижестоящим. Напыщенности сопутствовали гордыня и наглость — таковы были повадки вельмож во все века истории
[160].
Никто из сановников XVIII династии не выказывал своего самодовольства более бесстыдно, чем четвертый из нашего высокопоставленного квартета — главный управляющий хозяйством Аменхотепа II, Кенамон. Подобно Сеннеферу и Аменемопету, Кенамон вырос в дворцовом гареме, где его мать служила кормилицей будущего царя. Он именовал ее не иначе как «великой нянькой, которая взрастила бога»
[161]. Кенамон был, по сути, молочным братом наследника; дружба, завязавшаяся между двумя мальчиками, сохранилась и в зрелые годы, принеся Кенамону немалые дивиденды, когда его товарищ по детским играм взошел на трон.
Карьера Кенамона началась на военном поприще: он сражался рядом с царем во время сирийской кампании. Юношеская дружба стала еще прочнее на поле боя, но, кроме того, Аменхотеп II, несомненно, должен был отметить преданность и физические качества Кенамона. Вернувшись с войны, царь назначил Кенамона управляющим в Перунефер, который представлял собой гавань и морскую базу в северном Египте. Вскоре последовало повышение, за верную службу Кенамон получил поистине «теплое местечко»: должность главного управляющего, надзирающего над всеми поместьями царя.
Надзор за земельными угодьями и другим имуществом для снабжения двора был весьма важным делом. Ежедневные обязанности Кенамона заключались в управлении загородной резиденцией царской семьи. По-видимому, эта должность была ему по душе, так как скучные административные дела часто перемежались развлечениями — выступлениями танцовщиц, музыкантов и церемониями подношения экзотических даров царю на новый год.
Гробница Кенамона в Фивах соответствует экстравагантности его характера: в ней на стенах оставлено как можно больше места для прославления хозяина в веках. В этом несокрушимом памятнике своему эго Кенамон мог дать волю неуемной страсти к титулам. Мы и сегодня можем прочесть перечень из восьмидесяти эпитетов; однако лишь немногие из них означают реальные должности. По большей части они только подчеркивают привилегированное положение Кенамона при дворе, в качестве члена ближнего круга царя, его принадлежность к элите и высокий чин: носитель царской печати, доверенное лицо, горячо любимый друг, распорядитель спальни, носитель опахала владыки Двух Стран, писец царя, помощник царя, повсеместный посланник царя… Список кажется бесконечным.
Кенамон изобретал и более замысловатые формулы, чтобы похвалиться своим положением: «главный спутник придворных; надзиратель над надзирателями, вождь вождей, величайший из великих, управитель всей страны»; «тот, кто, обратив свое внимание на нечто вечером, рано утром на заре увидит сие исполненным». Лексика Кенамона становится еще более напыщенной, когда он подчеркивает свою преданность царю: «творящий справедливость по слову владыки Двух Стран»; «доставляющий удовлетворение государю»; «вдохновляющий царя своей непревзойденной надежностью»; но самым смехотворным из всех, пожалуй, является утверждение: «сердечно ценимый Гором»
[162]. Мало кто из египетских вельмож демонстрировал подобное опьянение собственным красноречием.
Однако за этим фасадом похвальбы и тщеславия крылась потайная изнанка жизни Кенамона. Благодаря своему привилегированному положению в ближнем кругу правителя он обладал идеальными условиями для сбора придворных сплетен — и в частности, для козней против самого царя. Должность главного управляющего служила отличным прикрытием для тайной слежки, которую осуществлял «хозяин секретов», т. е. глава службы внутренней безопасности царя. Тайное назначение Кенамона заключалось в том, чтобы быть «глазами царя Верхнего Египта, ушами царя Нижнего Египта»
[163].
Двор XVIII династии, подобно английскому двору при Елизавете, имел сложную структуру, поддерживаемую сетью соглядатаев, наблюдавших и за высокопоставленными лицами, и за простым народом на предмет проявлений недовольства. Кенамон относился к Аменхотепу II как Уолсингэм — к Елизавете I: предельно преданный монарху, уверенный в своей власти и не боящийся нажить себе врагов
[164].
И враги у него явно имелись. После смерти и погребения Кенамона кто-то тщательно сбил великолепные рельефы в его фиванской гробнице. Долото злоумышленника не оставило нам ни единого его изображения. Тому же посмертному поношению подвергся и Рехмира, образцовый визирь. Их истории весьма поучительны — они свидетельствуют, что высокие посты в Древнем Египте могли привести к великой непопулярности. За красиво расписанным официальным фасадом пряталась неудобная правда.
Школьные правила
Карьеры Сеннефера и Кенамона показывают, насколько важны в условиях абсолютной монархии личные связи. В частности, Аменхотеп II окружал себя людьми, которых знал с детства. В Древнем Египте вырасти рядом с будущим царем значило почти наверняка получить высокий пост. Отпрыски «Детских покоев» не только росли бок о бок с царскими детьми — они также соприкасались со всем, что было приятного и великого в Египте, живя в атмосфере привилегий и могущества. Будущих руководителей страны сызмала готовили к тем обязанностям, которые им предстояло исполнять: они получали образование не узкоакадемическое, а практическое и профессиональное.
