Часто звучит в письмах и другая тема, отражающая репутацию Египта как страны сказочного богатства. Тушратта и ее сформулировал отчетливо:
«Да пришлет мне брат мой необработанного золота в весьма большом количестве, (…) и гораздо больше золота, чем присылал он отцу моему. Ибо в стране брата моего золото изобилует, как глина»
[185].
Золото было предпочтительным предметом дипломатического обмена, и изобильные поставки из рудников Нубии обеспечивали Египту уникальное положение среди великих держав. Неудивительно, что восстание золотодобывающей области Нубии на тридцатый год правления Аменхотепа III было жестоко подавлено. Без золота Египет был ничем.
В обмен на регулярные поставки золота Аменхотеп III желал получить от собратьев-правителей наивысшую цену: их дочерей в качестве дипломатических невест. В начале своего правления молодой царь сумел заполучить руку митаннийской принцессы; памятный скарабей от 1381 года был посвящен прибытию принцессы Гилу-Хепы со свитой из 317 прислужниц, которых ёмко и кратко назвали «восхитительными»
[186]. Двадцать пять лет спустя фараону потребовалась еще одна митаннийская принцесса в гарем, чтобы скрепить дружбу с новым царем Митанни — а может, также и потому, что Гилу-Хепа утратила прелесть юности
[187]. Переговоры об этом втором дипломатическом браке были деликатными, дотошными и сопровождались обильным взаимным одариванием. Наконец, Тушратта отправил свою дочь Таду-Хепу с достойным эскортом из 270 женщин и 30 мужчин и огромным приданым, включавшим, в частности, 44 фунта золота — не считая еще 13 фунтов лично для Аменхотепа
[188].Это могло показаться столь же нелепым, как возить уголь в Ньюкасл
[189] — но фараона этот жест впечатлил, и entente cordiale
[190] было обеспечено.
С Вавилоном отношения складывались хуже. В первые годы своего правления Аменхотеп взял в жены одну из вавилонских принцесс — но когда он затребовал у нового царя Вавилона, Кадашман-Энлиля I, еще одну невесту, то наткнулся на неожиданное сопротивление. Кадашман-Энлиль заявил, что его сестра так и осталась невостребованной с тех пор, как вошла в гарем Аменхотепа десять с лишним лет назад, и не желал обрекать на такую же участь ни одну из своих собственных дочерей. Хуже того — его самого забыли пригласить на недавнее «великое празднество» Аменхотепа. Кроме того, он усомнился в том, что иноземным невестам создают те условия, к каким они привыкли по праву рождения:
«Дочери мои, кои вышли замуж за соседствующих правителей, если посылаю я туда своих гонцов, говорят с ними, отправляют свой привет и подарки для меня. Но та, что живет у тебя, бедствует»
[191].
В довершение оскорбления, когда Кадашман-Энлиль предложил взаимный обмен, т. е. пожелал жениться на египетской принцессе, он получил жесткий и однозначный отказ. Аменхотеп высокомерно ответил, что дочери египетских царей никогда не выходили замуж за иноземцев, и он не намерен нарушать традицию лишь затем, чтобы угодить царю Вавилона. В общем, прогнозы второго вавилонского брака были неутешительными. Однако в конечном счете египетское золото, по-видимому, оказало обычное воздействие, и девушку Аменхотепу прислали. В Амарнском архиве есть документы касательно еще одного брачного проекта, между фараоном и царем Арзавы со звучным именем Таркундараду, но чем завершились переговоры, остается неизвестным. Впрочем, можно с уверенностью предположить, что Аменхотеп III получил желаемое. Он был не из тех, кому нравился ответ «нет».
Слава царю новорожденному
По мере приближения срока первого юбилея фараона, пробывшего на троне уже 30 лет, начался новый этап его программы самовозвеличения. Еще на заре истории кульминацией празднования царских юбилеев был сед — древний ритуал, символизировавший омоложение правителя и возобновление его контакта с богами. Идея омоложения сильно занимала Аменхотепа, и он вознамерился уделить ей гораздо больше внимания, чем все его предшественники. Кратковременного праздника ему было недостаточно. Верный своему характеру, он задумал создать монументальную постройку и разработал программу скульптурных изображений, чтобы гарантировать свое возрождение на веки вечные.
Место для осуществления своего последнего крупного замысла он выбрал на восточном берегу Нила, в трех милях к югу от Ипет-Сут, прямо напротив его поминального храма. В наше время это центр современного города Луксор. К началу правления Аменхотепа здесь было пусто, если не считать маленького святилища времен Хатшепсут и Тутмоса III, служившего «южной резиденцией» для Амона-Ра из Ипет-Сут.
Следуя указаниям царя, строители Аменхотепа немедленно приступили к перестройке существующего сооружения, добавив к нему обширный двор, обведенный двойным рядом колонн в форме связок папируса. Такой «солнечный двор» соответствовал растущему увлечению царя культом солнца — для которого открытое пространство без крыши подходило лучше, чем традиционные закрытые святилища. Он велел своим архитекторам добавить такие же дворы почти во всех своих храмах, по всему Египту. То, что было создано в Луксоре, стало одним из красивейших и наиболее впечатляющих древнеегипетских храмов — в полном согласии с волей царя:
