Сознательное и систематическое возвышение царской власти достигло зенита. Фараон больше не считался всего лишь «сыном Ра» — теперь он был отождествлен с солнцем, богом творящим, который дарит миру свет и жизнь. Преображение завершилось.
Ослепительный диск Египта
Обожествление Аменхотепа III еще при жизни, тесно связанное с празднованием его первого юбилея в 1361 году, открыло новую перспективу для египетской монархии. Конечно, цари и прежде претендовали на божественность, присваивали себе атрибуты богов — но между царем как земным воплощением Гора и самим Гором, между «избранником Ра» и Ра, который совершал избрание, всегда сохранялось различие (пусть даже очень тонкое). Ни один царь до Аменхотепа III не осмеливался утверждать, да еще столь открыто и однозначно, свое прямое превращение в бога-творца.
Конечный этап этого процесса можно четко проследить в дальней Нубии, самой южной из земель, подвластных XVIII династии. Одной из множества строительных затей Аменхотепа была постройка нового храма в крепости Хеммаат (ныне Солеб), которая служила для защиты контролируемой египтянами части Нубии от враждебных сил за ее рубежом. В соответствии с солярными амбициями царя, храм поставили на западном берегу Нила, фасадом к восходящему солнцу. Первоначально это было маленькое святилище Амона, личного покровителя царя; теперь его дополнили двумя солнечными дворами и колонным залом, заполненным статуями. Тогда же, на тридцатый год правления Аменхотепа, посвящение храма было изменено в честь «Амона-Ра из Ипет-Сут, пребывающего в крепости Хеммаат» и «Небмаатпа [тронное имя Аменхотепа III], владыки Нубии». Царь богов и царь-бог составили прекрасную пару.
Рельефы в храме Хеммаата сохранили также подробности первого юбилея царя. Древний ритуал сед, посвященного обновлению и возврату молодости, особенно привлекали Аменхотепа, и он, по-видимому, начал готовиться к собственным торжествам задолго до срока. Добавление солнечных дворов ко всем основным храмам в Египте и Нубии, было, вероятно, частью этих приготовлений, в преддверии полного и окончательного слияния царя с богом солнца.
Когда дошло до приготовлений к самому празднику, подчиненные царя лезли из кожи вон, чтобы этот юбилей превзошел все предыдущие. Ученым поручили изучить «древние писания»
[196],чтобы выяснить, как проводили сед в былые века. Среди их находок была и созданная за 1500 лет до того, в самом начале египетской истории, палетка с лаконичным изображением юбилейных ритуалов. И эта информация, хоть скудная, но освященная древностью, тоже была использована.
Поскольку центром символического мира Аменхотепа, его теологических экспериментов были Фивы, по логике вещей, священному городу следовало стать также местом проведения юбилейных торжеств. Этот царь ничего не делал наполовину: он повелел построить совершенно новый церемониальный город. Для строительства выбрали участок на западном берегу Нила, к югу от поминального храма фараона и напротив обители его возрождения, Луксорского храма. На первом этапе (для второго и третьего юбилеев царя было произведено расширение) построили комплекс зданий, раскинувшийся почти на милю в длину, под скромным названием «Дворец ослепительного светила и Дом ликования» (ныне Малката). В его состав входил административный квартал с просторными виллами для придворных, небольшой дворец — вероятно, для Тийе и ее свиты, и главная царская резиденция. В богато украшенных залах для аудиенций полы были покрыты яркими коврами, деревянные колонны раскрашены водяными лилиями, потолки расписаны редкими минойскими мотивами, стены — картинами природы: цветы, тростник, животные среди зарослей.
На потолке спальни царя изображения парящих стервятников перемежались царскими именами и титулами Аменхотепа. На столах из эбенового дерева с золотыми инкрустациями были расставлены изящные сосуды для благовоний и флаконы с духами, искусно сделанные из многоцветного стекла. Изысканные стеклянные сосуды пользовались таким спросом у царя и его супруги, что для их изготовления неподалеку от дворца устроили специальную мастерскую. В покровительстве Аменхотепа стеклодувам усматривают аналогию с поддержкой, которую король Людовик XIV оказывал Севрской фарфоровой мануфактуре — и это не единственная черта сходства между двумя владыками с титулом «солнце».
Между резиденцией Аменхотепа и поминальным храмом проложили насыпь с дорогой, которая тянулась к югу еще на полторы мили и заканчивалась у одинокого алтаря посреди пустыни (ныне Ком эль-Самак). Здесь, в соответствии с древним обычаем, царь восходил на трон, поставленный на помосте с двумя лестницами, что символизировало его господство над Верхним и Нижним Египтом. А дальше, в глубине фиванских холмов, таились еще какие-то монументы, так и оставшиеся незавершенными. Зачем они нужны были Аменхотепу, мы можем только гадать. Воображение царя и его советников, похоже, не знало границ.
«Ослепительному светилу всех земель» требовался впечатляющий эффект, чтобы придать совершенство великому празднику царственности. Нового города и фантастического дворца посреди священного пейзажа было недостаточно для главного юбилея. Аменхотеп вспомнил, как двадцать лет назад подарил своей жене Тийе озеро, и это натолкнуло его на мысль. Хотя новый проект уже превосходил все, что он задумывал до тех пор, царь приказал дополнительно вырыть по обе стороны Нила две гавани. Каждая была около полумили в длину и с четверть мили в ширину. Огромные объемы грунта, вынутого при создании западной гавани, употребили для создания на прилегающей равнине искусственной платформы под строительство юбилейного города. В наше время от западной гавани (Биркет-Хабу) сохранилось углубление, обозначенное рядом мусорных куч, ее размеры можно оценить лишь с воздуха. Восточная гавань полностью исчезла под натиском разрастающегося города Луксор — но была еще вполне различима, когда Наполеон посетил Египет. Ему наверняка понравилась эта идея
[197]. Аменхотеп желал создать максимально величественные декорации для главной церемонии юбилея.
