…Вилли дома не оказалось, и на стук вышла Марита. Гриффина она не знала, про хозяев сообщила, что «нету их, может, к лету и объявятся».
– А где они и что они – нам не докладывают. Сторожа мы… – старательно развела она руками, подражая Вилли.
Про девочку из Горных Выселок Гриффин не спросил, не догадался. А Марита заперла ворота и забыла про случайного визитёра.
В полиции ничего утешительного не сообщили. Удалось лишь выяснить, что девочка, похожая по описанию на пропавшую, благополучно добралась до Волочка и то ли отстала от дилижанса, то ли передумала ехать.
Совершенно убитый Гриффин шёл по Университетской набережной. Лил дождь, по дорогам неслись грязные потоки воды вместе с уцелевшими кусками льда. Да, погодка в Ньютоне не изменилась, всё как раньше. И ветер, и дождь со снегом, и – вот она, упирается шпилем в тучи, словно хочет их проткнуть, – академия!
У моста Пифагора никого не было. А раньше, после того случая с профессором по геометрии, сторожа сменяли друг друга днём и ночью.
Бывший ректор ностальгически улыбнулся и прошептал пароль:
– Квадрат длины гипотенузы равен…
– Профессор Гриффин? Какими судьбами?
Прикрываясь чёрным зонтом, по мосту торопливо шёл высокий худощавый человек. Наверное, он изменился за прошедшие годы, но Гриффин узнал бы его и через сто лет.
– Луис?! – воскликнул он. – Неужели и правда, Лу, чёрт подери!..
Два ректора – бывший и теперешний – встретились посередине моста Пифагора и крепко обнялись. Они не виделись – дай бог памяти! – лет десять? Как летит время! Неужели ты ректоришь десять лет? Уже шестнадцать?! Не может быть! Ну и как оно? «Тяжела ты, шапка Мономаха!»
Они словно провалились в прошлое! Шли под дождём и, как в молодости, не замечали воды, стекавшей с зонта им на плечи.
Ректорский дом находился рядом, но Гриффину захотелось сначала подняться на второй этаж центрального здания академии, заглянуть в аудитории, подышать воздухом прошлого.
– Всё как раньше, – недоверчиво сказал он, погладив знаменитые напольные часы под портретом Декарта. – Я ещё студентом был, когда их сюда привезли. Неужели всё идут?
– И даже поют! – улыбнулся ректор. – Правда, после ремонта слегка хрипят.
Шли занятия, из-за дверей доносились голоса, и Гриффину очень хотелось остановиться и послушать.
«Наверное, эта ностальгия по прошлому – признак старости», – подумал он без горечи.
В кабинете висели шторы, похожие на те, которые были при нём. Во всяком случае, того же цвета. Н-да… Традиции в академии блюдут неукоснительно, этим она всегда славилась. В его время даже бытовала такая шутка: легче доказать гипотезу Румбуса, чем перевесить его портрет.
– Да нет, кое-что изменилось, – попытался вспомнить ректор. – Состав студентов, например. Попадаются из совсем простых. А раньше – сам знаешь!
– Значит, демократические веяния не обошли и вас? Похвально. Ну а «звёздочки» среди них попадаются?
– Как сказать… Всё-таки наша матшкола опирается на мощные традиции, не говоря уж о профессуре. А в провинции что? Хотя…
Ректор посмотрел в окно, помешал ложечкой в стакане с чаем.
– Ты вообще-то в курсе, что через две недели финал?
– Наслышан.
– Пока трудно делать прогнозы, но есть неожиданности. Среди полуфиналистов оказался парнишка из глубинки. Если честно, заткнёт за пояс любого из наших.
– Ещё один вундеркинд? – скептически улыбнулся Гриффин.
Он и сам, будучи преподавателем академии, поднимал шум из-за случайных успехов учеников. Всё надеялся воспитать гения! А гении рождаются редко…
– Его учитель – кстати, бывший наш студент – прислал восторженное письмо. Если верить тому, что он пишет, мальчишка вполне может оказаться… очень одарённым. Из совсем глухих мест, забыл название. Какие-то Выселки…
– Выселки? А не помнишь имя?
– Кого? Учителя?
– Да нет, ученика.
– Арон. Арон Кросс.
– Как ты сказал? Арон Кросс? Из Выселок? – Гриффин хотел положить в чай сахар, да так и застыл с вытянутой рукой. – Странно… Я ведь встречался с этим парнем. Мы беседовали часа полтора, и он мне… не показался. Неглупый, не без способностей, но не больше. Конечно, я мог ошибиться… Но как-то не верится!
– А ты взгляни на его полуфинальную работу, – с вызовом предложил ректор. – Профессор Берринг до сих пор в шоке.
Гриффин рассеянно полистал чистовик.
– Девяносто процентов – не густо! Постой!.. А это что?!
Молчание затянулось. Только шуршали страницы да поскрипывало кресло.
– Та-ак… – подвёл итог Гриффин. – Значит, у вас такой сейчас уровень? Не знал…
Ректор молчал. Он гордился Ароном, этим парнишкой из глухой провинции, и ему очень хотелось рассказать Гриффину, какие это проценты. Но тогда пришлось бы признаться и в остальном…
Гриффин пошарил рукой по столу в поисках карандаша и снова уткнулся в работу.
– Черновики есть? Можно взглянуть? – отрывисто попросил он.
Этот почерк он узнал бы из тысячи! Пятёрку Бекки писала с детства по-особому, с длинным хвостом сверху. Вот они, эти хвостатые пятёрки, на каждой странице. И «формулу Хеопса» эта негодница сдула с той книги. Но всё равно молодец!
Неожиданно Гриффин рассмеялся:
– «Формула Хеопса»! И как ему такое в голову взбрело?
– Профессор Берринг считает, что парень что-то напутал с названием. Но ответ верный, и по правилам турнира…
Ректор ещё что-то говорил, а сам с удивлением смотрел на гостя. Гриффин преобразился. Минуту назад он напоминал больную промокшую птицу, а тут вдруг ожил, расправил плечи и помолодел лет на десять!
– Когда финал? – спросил гость. – Надеюсь, мне ты пришлёшь приглашение?
Переходя через мост Пифагора, Гриффин забыл про пароль и споткнулся как раз посередине.
– Фу-ты, чёрт горбатый! – погрозил он мосту кулаком и рассмеялся.
* * *
Тридцать первого декабря курьер доставил в сторожку в Кривошеевом переулке пакет, адресованный Арону Кроссу. В посылке оказался сборник задач повышенной сложности с ответами и решениями. Именно то, что ей сейчас требовалось!
Она много занималась перед финалом, читала всё подряд и старательно выполняла задания Стива. Но Стив увлекался, забывая, что она ещё не студентка академии.
– Ну что же ты?! – скандалил он и сам же её оправдывал: – Впрочем, это вы будете изучать на втором курсе.
