— Они сейчас здесь?
— Нет, сахиб. Горничная приходит только три раза в неделю. Повар здесь утром, но вчера я ему сказал, что он больше не нужен. Тут больше некому готовить.
— Маколи жил здесь один?
— Да, сахиб, — кивнул он. — Мастер сахиб всегда жил один. Хотя у меня есть помещение за кухней.
— У него были родственники в Калькутте?
Сандеш помотал головой:
— Нет родственников. Не только в Калькутте, сахиб, но нигде нет родственников. У него есть племянник, сын его покойного брата, но племянник убит на войне, уже два года. Смерть племянника большое горе для мастера сахиба. Мастер сахиб теперь последний в семье, и у него нет отпрыска, поэтому имя семьи умирает, когда умирает он.
— Отпрыска? — переспросил я.
Слуга казался озадаченным.
— «Отпрыск» — неправильное английское слово, сахиб? Мне говорят, оно значит… ребенки?
Что ж, пожалуй, именно это оно и значит. Как я уже понял, в Калькутте индийцы, за исключением Несокрушима с его блистательным произношением, обычно тяготели к варианту английского, представлявшему собой забавную смесь викторианских выражений и неизменного настоящего времени.
— А что насчет друзей? — спросил я. — К нему часто ходили гости?
— Опять нет, сахиб. Гости ходят очень редко.
— А женщины? У него были подруги?
Он смущенно засмеялся:
— К мастеру-сахибу не ходят гости-женщины. Одна женщина иногда приходит — его секретарша, мисс Грант. Мемсахиб приходит по работе. — Он указал на папки, лежавшие на столе. — Она снова приходит только вчера вечером и забирает некоторые папки и документы.
— Вы знаете, какие папки она забрала?
— Простите, сахиб. Дела мемсахиб вне моей сферы.
Интересно — снова мисс Грант неожиданно появилась на сцене. Это могло быть невинным совпадением, но я в такие совпадения верю неохотно. Во время нашего разговора она ни словом не упомянула, что ей нужно сходить на квартиру к Маколи. Но, с другой стороны, зачем бы она стала об этом рассказывать?
— У Маколи-сахиба были враги?
— Мастер-сахиб — очень порядочный человек, — довольно резко ответил Сандеш. — Все его очень любят.
Я не сдавался:
— Был ли кто-то, кого он сам не любил?
Слуга немного подумал.
— Стивенс-сахиб, — сказал он. — Номер два после мастера-сахиба на службе. Я слышу, мастер-сахиб часто говорит, Стивенс-сахиб — негодяй и мошенник. Мастер-сахиб всегда глаз да глаз за махинациями Стивенса-сахиба. Он говорит, Стивенс-сахиб завидует, что у мастера-сахиба хорошие отношения с губернатором-сахибом.
— Вы в последнее время не замечали ничего необычного в поведении Маколи-сахиба?
Он помолчал, задумчиво почесывая шею.
— Я не хочу дурно говорить о мастере-сахибе.
Я сменил тон. Иногда нужен твердый подход.
— Вашего работодателя убили, и это полицейское расследование. Отвечайте на вопрос.
Слуга вздрогнул и стал рассказывать, то и дело сбиваясь:
— В последние три-четыре месяца… мастер-сахиб ведет себя совсем не как положено. Он уходит поздно вечером, приходит в разное время. Сначала он воздерживается от всякого алкоголя, потом в последний месяц снова пьет очень сильно…
— У вас есть какие-нибудь догадки, что могло вызвать подобные перемены в его поведении?
Сандеш покачал головой:
— Это я, к сожалению, не знаю, сахиб.
— А когда вы в последний раз видели Маколи?
Он подумал.
— Во вторник вечером. Перед тем как он идет в клуб «Бенгалия».
— Он говорил вам, когда собирался вернуться?
— Нет, сахиб. Мастер-сахиб обычно не делится со мной своим расписанием. Только когда хочет, чтобы я что-то подготовил для него.
— А что собирается в тот вечер поехать в Коссипур, тоже не говорил?
— Совершенно нет, сахиб.
— Он вообще ездил туда раньше?
Слуга снова насторожился. В глубине его глаз словно захлопнулись ставни.
— Я не знаю, — твердо сказал он. — Я уже говорю это все инспектору-сахибу, который был вчера.
Сахибу? Когда в дверях он сообщил мне, что уже говорил с полицией, я решил, что речь шла о местных констеблях, пришедших сообщить ему о смерти хозяина. Я точно не отправлял сюда никого из полицейских-сахибов и понятия не имел, кто бы мог это сделать, кроме разве что лорда Таггерта.
— Как звали инспектора? — спросил я.
— Я не знаю, сахиб.
— Как он выглядел?
— Он выглядит как вы, высокий и волосы такого же цвета, но у него усы. И у него форма очень похожа на вашу.
Мог ли это быть Дигби? В принципе, мог, но никто бы не сказал, что он похож на меня. Однако, с точки зрения индийца, мы все, вероятно, на одно лицо.
— Какие вопросы задавал вам тот инспектор?
Слуга поколебался.
— Он больше всего спрашивает о мастере-сахибе и Коссипуре. Он очень настаивает, но я говорю ему, что ничего об этом не знаю. В конце концов он верит моим утверждениям. Потом просматривает папки мастера-сахиба, — он снова показал на стол, — и его личные бумаги.
— А где его личные бумаги?
— В кабинете мастера-сахиба.
Слуга проводил меня в комнату без окон, размером не превышавшую встроенный шкаф. Почти все пространство занимали письменный стол и полки. Папки и разрозненные листки бумаги были беспорядочно разбросаны по столу.
— Я не имею возможности убрать папки на место после осмотра инспектора, — извинился слуга.
Я просмотрел часть документов, лежавших на столе. Главным образом это были письма делового характера — обращенные к Маколи прошения от самых разных людей. Они просили его помощи в сделках с землей, налоговых вопросах и так далее. Имена просителей были мне незнакомы, а вот на полке над столом стояло несколько темно-желтых папок, озаглавленных «Бьюкен».
Я вытащил одну из папок и пролистал ее. Это была переписка за 1915 год, в основном письма от Джеймса Бьюкена, некоторые напечатанные, некоторые написанные от руки, и копии ответов Маколи, оттиснутые забавным угольно-черным цветом, характерным для копировальной бумаги. Насколько я мог судить, в письмах тоже затрагивались деловые вопросы: забастовка на одной из джутовых фабрик Бьюкена, проблемы с речной транспортировкой, с которыми столкнулся Бьюкен, когда вывозил каучук с одной из своих плантаций в Восточной Бенгалии, — ничего, что могло бы вызвать подозрения. Впрочем, я и сам не знал, что хотел найти.
— Инспектор забирал с собой какие-нибудь папки? — спросил я.
