Мы притормозили рядом с двумя другими автомобилями. В нескольких ярдах от нас стоял и разговаривал с кучкой коллег полковник Доусон. Не выпуская трубку из руки, он указывал в сторону здания, возвышавшегося в некотором удалении. Я повернулся к Банерджи:
— Найдите ближайший дом с телефоном и передайте сообщение лорду Таггерту. Доложите обстановку и оставьте ему наши координаты.
Сержант отдал честь и поспешил в направлении опор телефонной линии. Мы с Дигби пошли к Доусону. Вдруг из темноты вылетела бутылка и разбилась у ног одного из солдат. Разлетевшиеся осколки вонзились ему в ногу. Солдат вскрикнул от боли и повернулся к своему командиру, субедару
[50] с лихо закрученными белыми усами. Субедар вышел вперед и окинул толпу свирепым взглядом. Если он и надеялся напугать собравшихся, то скоро от его иллюзий не осталось следа, поскольку вслед за бутылкой из темноты прилетел камень, затем — кирпич, и тут же на военных обрушился целый град разнообразных предметов. Субедар вздрогнул, а сипаи отступили на несколько шагов. Субедар взглянул на полковника Доусона, и тот, не выпуская зажатой в зубах трубки, ответил коротким кивком. Субедар немедленно выкрикнул несколько последовательных команд. Команды были адресованы как его собственным людям, так и толпе, но я сомневаюсь, что многие их услышали, такой стоял шум. Зато звуки, которые раздались потом, развеяли сомнения полностью: ритмично, одна за другой, защелкали винтовки, готовые к стрельбе. Очередной окрик. Сипаи подняли ружья и нацелились в толпу. Все вдруг смолкло, а потом, когда люди поняли, что происходит, в наступившей тишине раздался их общий стон, похожий на крик раненого зверя. Стоявшие в первых рядах спешно разворачивались и пытались протиснуться назад.
— Огонь! — крикнул субедар.
Гром ружейных выстрелов. Вопли, паника. Мужчины и женщины разбегаются, давя друг друга. Несколько минут — и кругом ни души. Деревня погрузилась в жутковатую тишину. Я ожидал увидеть десяток убитых и раненых, но, кажется, кроме нескольких деревенских, с трудом поднявшихся на ноги, никто не пострадал. Должно быть, сипаи в последний момент подняли винтовки и выстрелили поверх голов.
Воздух наполнил едкий запах кордита. Я вдруг снова оказался в 1915 году, и гром артиллерийских снарядов стоял у меня в ушах. Я с силой зажмурился, ожидая, что вот-вот на меня обрушится лавина песка и грязи, но ее не было. Вместо этого запах кордита сменился вдруг ароматом трубочного табака.
— Хорошо, что вы здесь, капитан.
Я открыл глаза и увидел полковника Доусона. Если он и удивился, встретив нас здесь, то мастерски это скрыл.
— Незаконное собрание, — объяснил полковник. — Мы имели полное право их перестрелять, но у нас есть дела поважнее.
Усилием воли я вернул себя к реальности.
— Сен?
Доусон кивнул:
— Мы нашли его.
Мне понравилась фраза «нашли его». Это значило, что его еще не арестовали. «Нашли» звучало лучше, чем «взяли». И уж куда лучше, чем «пристрелили».
— Где?
— Он прячется вон там. — Доусон указал трубкой в сторону дома неподалеку.
При свете луны я разглядел приземистую одноэтажную постройку с плоской крышей, с трех сторон обнесенную невысоким забором. Насколько я мог судить, четвертая стена подходила вплотную ко рву. Дом был погружен во тьму, двери заперты, окна прикрыты ставнями.
— Вы уверены, что он там?
— Почти наверняка. Один из наших людей видел, как он вошел. И не видел, чтобы кто-нибудь оттуда выходил. Не исключено, конечно, что он сбежал другим путем, прежде чем мы подтянули сюда людей, но это маловероятно. Дом окружен. — Доусон указал на несколько точек, где засели его солдаты. — Все пути отрезаны.
— С ним кто-нибудь есть?
— Мы полагаем, что с ним два или три сообщника.
— Они вооружены?
— Вне всяких сомнений.
— Ваши люди на позициях?
Он снова махнул трубкой:
— Вон последние из них как раз занимают позиции. Вы приехали, когда мы собирались предъявить ему ультиматум.
— В доме есть мирные жители?
— А кого вы считаете мирными, капитан? Потому что, на мой взгляд, каждый, кто находится в этом здании, укрывает террориста.
— А женщины и дети? — спросил я. — Если Сен решит не отвечать на ваш ультиматум, мы должны предложить остальным — всем, кто захочет, — беспрепятственно выйти из здания. Кстати, у них мы могли бы добыть какие-то сведения о расположении комнат. И узнать, правда ли там находится Сен.
Доусон посмотрел на меня долгим взглядом. Лицо его ничего не выражало, но он явно взвешивал варианты.
— Ладно, — решил он наконец, — поступим по-вашему.
Он окликнул сипая с рупором в руке, сидевшего на корточках под забором со стороны фасада. Солдат, припадая к земле, подбежал к нам. Доусон заговорил с ним на его родном языке. Сипай отдал честь и вернулся на позицию.
— Ну, начали, — распорядился Доусон.
Сипай обратился к тем, кто был в доме. Через громкоговоритель его голос звучал глухо. В ответ не донеслось ни звука. Подождав минуту, сипай повторил свою речь. В этот раз со стороны дома донесся звук выстрела. Пуля ударила в забор недалеко от сипая, и кирпич разлетелся фонтаном осколков и пыли.
— Вот вам и ответ, — заметил Доусон.
Он окликнул субедара и приказал открыть огонь. В тот же миг солдаты, расставленные вокруг здания, выстрелили залпом. Куски штукатурки и дерева брызнули по всему фасаду. Засевшие в здании ответили встречным огнем. Пули отскакивали от стен и автомобилей.
По кивку Доусона сипаи попытались взять здание штурмом. Любой фронтовик сказал бы, что это ошибка, что врага нужно сперва вымотать и только потом идти в лобовую атаку. Но Доусону не довелось побывать в окопах, а его люди отличались самонадеянностью. Через несколько секунд два сипая уже попали под пули: один остался лежать на земле, крича от боли, другому повезло умереть на месте. Остальные отступили в относительно безопасную зону за очерченный забором периметр.
— Этому не будет конца, пока мы не перебьем их всех до единого, — вздохнул Доусон.
— Будем надеяться, что патроны у них закончатся раньше, — ответил я.
Доусон сухо усмехнулся:
— Если и закончатся, последние пули они сохранят для себя.
Тут вернулся Банерджи, бегавший звонить лорду Таггерту, и устроился рядом со мной в засаде. Стрельба стихла. Террористы экономили патроны и стреляли, только когда замечали движение с нашей стороны. Крики раненого сипая перешли в жалобные вопли. Языка я не понимал, но это было и не нужно. Смертельно раненный человек, крича, всегда обращается к кому-то из двоих — или к матери, или к богу. Товарищи попытались до него добраться, но выстрелы из здания заставили их отступить. Потом он смолк. Я понял, что эта смерть станет точкой невозврата. Его товарищи жаждут мести, и пленные им не нужны. Если я хочу получить Сена живым, дело надо брать в свои руки.
