Я оставил Доусона в засаде и вместе с Дигби и Банерджи отправился на разведку вдоль периметра. Солдаты Доусона занимали позиции за забором вокруг дома — с фасада и по бокам. Сзади находился широкий ров, наполненный водой. В тыльной стене дома было всего два окна, оба закрытые ставнями. Из этих окон никто не стрелял, и Доусон расположил на противоположном краю рва всего нескольких солдат, чтобы отрезать этот путь отступления. Солдаты лежали в траве, держа окна на прицеле.
Я лег на живот и медленно пополз к краю рва. Дигби и Банерджи последовали за мной. От застоявшейся воды разило какой-то невыносимой дрянью. Один из солдат на противоположном берегу заметил нас и поднял винтовку, но тут же опустил ее, сообразив, что целится в полицейских-сахибов. Мы соскользнули в теплую стоячую воду и перебрались на другую сторону. Там я жестом приказал своим товарищам расположиться рядом с солдатами, стерегущими окна, позаимствовал у Банерджи штык, вернулся ко рву и двинулся в обратном направлении, стараясь оказаться прямо под одним из окон. Встав на небольшой выступ в стене рва, я немного выждал. Казалось, наступило затишье. Вероятно, Доусон пересматривал стратегию. Несколько минут спустя со стороны фасада вновь загремели выстрелы. Судя по звуку, сипаи готовились к новой атаке. До окна над моей головой было около восьми футов. Из дома донеслись обрывки разговора на чужом языке, приглушенный вскрик, а затем — отрывистые яростные вопли. Сердце мое билось как безумное. Сейчас или никогда.
Перехватив штык Банерджи поудобнее, я воткнул его в стену дома. Прочное острое лезвие легко прошло сквозь штукатурку и крепко засело в кирпичной кладке. Держась за штык одной рукой, другой я нащупал опору и подтянулся. Потом вытащил штык из стены и вонзил его снова, на этот раз выше. Убедившись, что он держит мой вес, потянулся к оконной раме. В этот момент один из ставней распахнулся. В лунном свете блеснул металл — ствол винтовки. Я вжался в стену. Из окна выглянула женщина, заметила меня и немедленно направила ствол в мою сторону. Я закрыл глаза. Я все равно ничего больше не мог сделать. Раздался выстрел…
Говорят, перед смертью у человека вся жизнь проносится перед глазами, перед внутренним взором мелькает череда драгоценных воспоминаний. Я не увидел ничего, ни одной картинки. Даже лица Сары. Я сжался и приготовился умереть. В каком-то смысле я даже желал смерти. Но она не пришла. Я услышал, как женщина у меня над головой застонала, посмотрел вверх и увидел, что она повалилась вперед. Из окна свисала ее безжизненная рука.
Я выбрался на карниз и только тут обнаружил, что окно защищено металлической решеткой. Через закрытые ставни решетки было не видно. Женщина лежала, привалившись к прутьям. Я проклинал свою глупость. Я-то рассчитывал, что за ставнями будет свободный проход. Какое-то время я просто сидел на карнизе, соображая, как поступить. С меня стекала вода. Деваться было некуда, приходилось лезть дальше. Я встал на ноги и выпрямился. Над окном проходил еще один бетонный карниз, немного поуже, чем первый. Вероятно, он был нужен, чтобы как-то защищать окно от муссонных дождей. Я дотянулся до карниза, ухватился покрепче и, подтянувшись, влез на него. До крыши оставалось около шести футов. Я продолжал лезть, используя штык и цепляясь за случайные трещины в облезающей штукатурке, и наконец последним рывком перебросил себя через край плоской крыши.
Нагнувшись, я вытащил штык и на минуту замер, чтобы перевести дыхание и сориентироваться. Стрельба, похоже, усиливалась. Впереди я увидел очертания двери, за которой, по всей видимости, была лестница, ведущая в дом. Чуть дальше лежало тело, привалившееся к стене.
Достав «Уэбли», я подбежал к двери, распахнул ее легким толчком и отскочил в сторону. Выстрела не последовало. Я заглянул в лестничный пролет. Темнота. Тогда я медленно, осторожным шагом спустился по ступенькам и оказался на нижней площадке. С одной стороны от меня начинался коридор, ведущий в заднюю часть дома, с другой были две открытые двери комнат, расположенных в его передней части. В полутьме я различил два силуэта: один человек, видимо, раненый, лежал на полу почти неподвижно. Другой стоял возле окна и стрелял из винтовки. Крики снаружи сделались громче. Вероятно, люди Доусона перешли к решающему штурму.
Я впрыгнул в комнату, выставив вперед револьвер, и велел человеку у окна бросать оружие. Тот мгновенно развернулся. Человек вполне мог быть Сеном. Проверить я не мог, и я точно проделал весь этот путь не для того, чтобы убить своего главного подозреваемого. Я прицелился в ногу и выстрелил. Осечка. Должно быть, ударный механизм засорился, пока я купался во рву. Секунду помешкав, террорист выстрелил. Я бросился на пол и ощутил, как левую руку пронзила жгучая боль.
Террорист уже лихорадочно перезаряжал винтовку. Время замедлилось. Я услышал, как с грохотом открылась входная дверь. Топот ботинок по коридору. Ко мне не успеют. Террорист защелкнул затвор и вскинул оружие. У меня оставался единственный шанс. Я перехватил штык Банерджи правой рукой и с силой метнул в нападавшего. Тот успел среагировать и отбил штык стволом винтовки. Мой отчаянный маневр почти ничего не дал, я всего лишь выиграл пару секунд, но их оказалось достаточно. Вбежавший в комнату солдат выстрелил. Мой противник упал навзничь с дырой в груди. Солдат повернулся и прицелился в человека, лежавшего ничком на полу.
— Стойте! — заорал я.
Он развернулся, не опуская винтовки.
— Этот человек арестован, — сказал я, указывая на раненого.
Сипай так и стоял, держа меня под прицелом. Неожиданно помещение заполнили солдаты. С ними был Дигби.
— Ты в порядке, приятель? — бросился он ко мне.
— Это Сен? — спросил я, указывая на лежащего человека.
— Мне нужен свет! — закричал Дигби, и один из сипаев подбежал к нам с керосиновой лампой.
Дигби склонился над раненым. Тот сильно потел, лицо исказилось от боли, а глаза за очками в металлической оправе были крепко зажмурены.
— Вполне возможно. Под описание подходит.
Я вытащил наручники и пристегнул себя к раненому индийцу. После всего, что мне довелось пережить, я не мог допустить, чтобы подразделение «Эйч» похитило его у меня из-под носа.
Прибывшие на место санитары занялись раненым. Его дыхание было поверхностным, пол вокруг блестел от липкой крови. Еще один санитар наложил повязку мне на руку и объявил, что мне повезло: пуля задела только мягкие ткани. Тем не менее боль была адская. Во Франции я умудрился продержаться три года без ранений. В Калькутте не протянул и трех недель.
Пленника, все еще пристегнутого ко мне наручниками, погрузили на носилки и вынесли на улицу, где уже ждал санитарный автомобиль. Мне показалось, что снаружи толпилась добрая сотня военных. Рядом с Доусоном стоял лорд Таггерт. Я вздохнул с облегчением. Если я хочу сохранить арестованного, мне не помешает его поддержка.
— Комиссар, этот человек арестован в связи с убийством Александра Маколи и нападением на Дарджилингский почтовый экспресс. Я собираюсь взять у него показания, как только ему обработают раны.
