Таггерт перевел взгляд на полковника Доусона:
— Это Сен?
Доусон наклонился, чтобы рассмотреть пленника получше, и кивнул.
— Слава богу, — сказал Таггерт. — Отличное представление, капитан! Вы, кажется, изловили…
— Прошу прощения, лорд Таггерт, — вмешался Доусон. — Боюсь, мне придется взять арестованного под свою опеку. Нам нужно допросить его в связи с несколькими нападениями.
Таггерт выдержал паузу.
— Полковник, этот человек на законных основаниях арестован моим полицейским в связи с делом, которому по распоряжению губернатора присвоен высший приоритет. Он останется у нас, пока вы не предъявите мне письменный приказ об обратном. Разумеется, и я, и мои люди благодарны вам за помощь, которую вы и ваши люди оказали нам при поимке подозреваемого, и непременно поделимся с вами всеми сведениями, которые узнаем у него в ходе допроса.
Полковник одарил его сердитым взглядом, затем коротко кивнул, повернулся и удалился. Таггерт обратился ко мне:
— Благодарю, капитан. Как давно я ждал этого момента. А теперь отвезите-ка Сена в больницу и оставьте там под охраной полиции. Допросите его и предъявите ему обвинение как можно скорее. Не знаю, сколько я смогу отбиваться от Доусона с его начальством.
— Слушаюсь, сэр, — сказал я.
Санитары подхватили носилки Сена. Руку пронзила острая боль. Я поморщился.
— И, Сэм, — добавил лорд Таггерт, кивая на мою раненую руку, — пусть о тебе как следует позаботятся.
С этими словами он повернулся и зашагал к ожидавшему его автомобилю. Водитель отдал честь и распахнул заднюю дверь.
Ко мне подошли Дигби и Банерджи, оба мокрые до нитки. Дигби улыбался во весь рот.
— Хороши мы с вами! Герои дня!
— Как три чертовых мушкетера, — отозвался я.
Дигби рассмеялся:
— Да, точно. Атос, Портос и Банерджи. Звучит, а, сержант?
Несокрушим ничего не ответил.
Двадцать
В салоне санитарного автомобиля не было окон. Сен лежал с закрытыми глазами и стонал. Лицо у него было серого цвета, но дышал он уже ровнее. Это внушало надежду. Будет жаль, если он умрет раньше, чем мы сами его повесим.
Санитар-индиец молча занимался раненым — с излишней, как мне показалось, заботливостью. Я сидел со своей пострадавшей рукой в сторонке и старался не путаться под ногами. У меня кружилась голова — должно быть, сказывалась потеря крови в сочетании с пустым желудком. В тот момент я не отказался бы даже от кушаний миссис Теббит, но все-таки предпочел бы дозу опиума.
Вскоре я перестал понимать, где мы находимся, пока ритмичное покачивание не подсказало, что автомобиль едет по мосту, пересекая Хугли в обратном направлении.
До больницы медицинского колледжа мы добрались после десяти. Кто-то, очевидно, предупредил о нашем прибытии, потому что у входа нас поджидала целая толпа — человек пять медицинского персонала и вооруженный отряд полиции. Два санитара-индийца, облаченные в белоснежные халаты и штаны, осторожно перенесли Сена на каталку. Доктор-европеец быстро пощупал пациенту пульс, а затем, придерживая веки большим и указательным пальцами, посветил фонариком в оба глаза по очереди. Медсестра записывала его наблюдения, пользуясь дощечкой с зажимом.
Доктор повернулся ко мне и протянул руку. Может, дело было в потере крови, только я абсолютно не понимал, чего он хочет. Может, я должен ему заплатить? Вдруг здесь так принято? Я запустил руку в карман и выудил клочки размокшей купюры в десять рупий. После моего купания во рву деньги превратились почти в кашу. Я с виноватым видом протянул грязный комок доктору.
Тот посмотрел на меня как на слабоумного.
— Ключ, — сказал он с нажимом. — Вы все еще пристегнуты к пациенту. Если вы не предполагаете сопровождать его в операционную, дайте мне ключ, чтобы я мог его отстегнуть.
Я подчинился. Доктор ловким движением открыл замок и освободил запястье Сена, затем вернул мне наручники вместе с клочками банкноты. Сена тут же поручили заботам медицинской бригады, и шумная толпа людей в белых халатах покатила его в больницу. Охрана отправилась следом. Процессия скрылась, и я вдруг остался в одиночестве. Азарт погони и радость от поимки Сена быстро угасли. Я был весь мокрый, рана кровоточила. Теперь, когда шум улегся, я осознал, что положение мое не из лучших.
Я огляделся. Санитар, сопровождавший нас в пути, курил, прислонясь к стене неподалеку, и не сводил с меня мрачного взгляда.
— Мне нужно показать руку врачу.
Он затушил сигарету и выпустил окурок из пальцев.
— Идите за мной, сахиб.
Я отправился следом за санитаром в приемное отделение — сквозь распашные двери, затем по тускло освещенному коридору; его ботинки скрипели на кафельном полу. Горло драл удушающий запах антисептика. Кто-то полил им тут от души, как священники кропят помещение святой водой, чтобы отогнать недуг.
Мы оказались в узком коридоре, вдоль одной стены которого выстроились деревянные стулья, истертые от постоянного использования. Санитар предложил мне подождать и пошел за врачом. Через несколько минут он вернулся в сопровождении пожилого индийца в белом халате, который представился как доктор Рао. Он был довольно высок для индийца, около пяти футов и десяти дюймов ростом, а его гладко выбритая голова напоминала яйцо.
— Прошу за мной, — сказал Рао, приглашая меня следовать дальше по коридору.
Мы свернули в одну из дверей, выходящих в коридор. Запах химикатов проникал даже сюда. Доктор включил свет, и я увидел крошечный кабинет без единого окна, практически чулан.
Я сел на банкетку, и доктор размотал импровизированную повязку, которую мне наложили санитары в Коне.
— Вы можете снять китель?
Я выполнил его просьбу с некоторым трудом. Китель все еще был мокрым насквозь и весил, по моим ощущениям, никак не меньше тонны. Доктор взял скальпель и отрезал пропитанный кровью рукав рубашки.
— Так будет проще, — объяснил он. — Пожалуйста, снимите ее.
Он бегло осмотрел рану, затем подвел меня к раковине в углу кабинетика и промыл ее. Я сморщился. Вода обжигала как лед.
— Ну же, — улыбнулся доктор, — не к лицу такому взрослому мужчине вести себя как женщина.
Его манеры в обращении с больными оставляли желать лучшего. И упрек был вряд ли заслуженным, если вспомнить, что я только что поймал давно разыскиваемого преступника и к тому же, вероятно, предотвратил террористическую операцию. Но если я и обиделся на доктора, то обида моя длилась недолго.
— Я введу вам обезболивающее, — сказал он, снова подводя меня к банкетке. — Ложитесь, пожалуйста.
— Что это? — спросил я.
— Морфий.
За весь этот день я не слышал ничего приятнее.
