Всё, что было дальше, утонуло в тумане. Помню только, как доктор открыл металлический шкаф в углу кабинета и достал шприц. Затем — резкий запах антисептика. И всё, пустота.
Проснувшись, я обнаружил, что лежу на той же банкетке. Моя рука была на перевязи. Очевидно, пока я спал, рану зашили и перебинтовали. Доктор сидел за столом и что-то писал.
— О! — сказал он, увидев, что я сел, — вы снова с нами. Чудесно, чудесно. — Он подошел к банкетке и вручил мне тюбик мази: — Будете мыться — снимайте повязку. Потом снова накладывайте эту мазь и бинтуйте руку. Думаю, через день-другой вы сможете обходиться без перевязи.
Я решил, что доктор отличный парень. В тот момент он даже потеснил Несокрушима в списке моих любимых индийцев. Сложно остаться равнодушным к человеку, который одаривает тебя морфием. Доктор был добр, а уж если война и научила меня чему-то, так это тому, что когда жизнь сводит тебя с добрым человеком, следует пользоваться его добротой как только можешь, ведь неизвестно, когда подобный случай представится в следующий раз.
— Вы не могли бы мне дать что-нибудь от боли? — попросил я.
Он немного подумал, потом пошел к своему металлическому шкафу.
— Я дам вам таблетки. Используйте их с большой осторожностью. Одна таблетка за раз и только при самой крайней необходимости. Они содержат морфий. Вы понимаете, что это значит?
Я кивнул и постарался сделать серьезное лицо. Это было непросто, потому что на самом деле мне хотелось его обнять.
— Морфий быстро вызывает привыкание, — предостерег он.
Да, подумал я. Как и всё хорошее в этой жизни.
Китель доктор накинул мне на плечи. Я поблагодарил его и отправился обратно в приемное отделение. Там я спросил у дежурной медсестры, где можно найти пациента, которого недавно привезли под конвоем. Сестра заглянула в журнал и сообщила, что тот находится в палате на втором этаже.
Палату Сена я нашел без труда, безошибочно опознав ее по вооруженному детине у входа. При моем появлении констебль отдал честь и распахнул дверь. Очевидно, лохмотья, оставшиеся от моей формы, вполне годились в качестве удостоверения. В палате была всего одна кровать, отгороженная занавеской. В изножье нес охрану еще один констебль. Рядом с ним стоял Несокрушим в мокрой одежде: просохнуть он еще не успел.
— Какие новости, сержант?
— Его только что привезли из операционной. Врачи извлекли несколько осколков из ноги и спины. По их словам, он потерял очень много крови. Но будет жить.
— Мы можем его допросить?
— Наверное, не раньше утра. Ночью врачи понаблюдают за его состоянием и выскажут свое мнение в восемь часов.
Не лучший вариант.
— Кто знает, что случится за это время. Не заявится ли сюда полковник Доусон с несколькими подразделениями Мадрасского полка легкой пехоты и не осадит ли больницу, требуя выдать Сена.
Банерджи наморщил лоб.
— Не думаю, что Мадрасский полк легкой пехоты стоит в Калькутте, сэр, — сказал он, — или где-то еще в Бенгалии. Скорее всего, он в Мадрасе.
— Я имею в виду, сержант, что к утру полковник Доусон может успеть получить у губернатора документ, по которому мы должны будем отдать им Сена.
— В таком случае, сэр, возможно, вам удастся поговорить с лордом Таггертом и попросить, чтобы он выторговал для нас побольше времени и отсрочил приход подразделения «Эйч»?
Это имело смысл. А также нужно было перевезти Сена из больницы в более надежное место. Здесь подразделение «Эйч» при желании без труда до него доберется, и никакая охрана не поможет.
Занавески, скрывавшие кровать Сена, раздвинулись, и из-за них появился долговязый европеец в белом халате. На вид он был слишком молод для врача. Но, с другой стороны, в наши дни все кажутся кто слишком молодым, кто слишком старым. У него была землистая кожа и гладко выбритое лицо, хотя создавалось впечатление, что бриться ему приходится от силы раз в месяц. Он уставился на мою перевязанную руку и с жаром сообщил, что зовут его доктор Бёрд.
— Наверное, это вы произвели арест?
— Капитан Уиндем, — представился я, пожимая доктору руку. Мне показалось, что вместо руки я держу рыбину — вялую, холодную и влажную на ощупь.
— Счастлив познакомиться с вами, капитан, — воскликнул он и указал на своего пациента, распростертого за занавеской: — Как я понял, вы спасли ему жизнь!
Тут он ошибался. Ничего подобного я не делал. Я всего лишь отсрочил казнь. Его повесят. И позабочусь об этом я, если, конечно, подразделение «Эйч» даст мне время выдвинуть обвинение. Если нет, тогда они сами его убьют. В любом случае он покойник. Но я не собирался отдавать своего пленника подразделению «Эйч» без боя. Хотя, честно признаться, предпочел бы этого боя избежать, и для этого мне требовалась помощь ни о чем не подозревающего молодого доктора.
— Сомневаюсь, что опасность миновала, — сказал я.
— Что? — не понял доктор. — Уверяю вас, капитан, угрозы для жизни нет. Он должен быстро пойти на поправку.
— Я хочу сказать, доктор, что держать его здесь опасно. Товарищи могут попытаться его отбить.
Лицо доктора Бёрда и раньше не отличалось румянцем, но теперь побелело окончательно.
— Но вы же поставили вооруженную охрану! — пролепетал он. — Не сунутся же они сюда?
— Надеюсь, что нет, но кто знает. Они, доктор, люди отчаянные. Я бы меньше всего хотел, чтобы кто-нибудь устроил перестрелку в больнице. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы он содержался на Лал-базаре. Там мы сможем обеспечить безопасность. И остальным вашим пациентам ничто не будет угрожать.
Доктор взволнованно потер свои влажные руки. Эта их врачебная клятва наверняка повелевала ему оставить Сена в больнице. В конце концов, врач должен заботиться о здоровье пациента. Но в нынешнем случае пациентом был террорист, и его присутствие ставило под угрозу жизни других пациентов, не говоря уже о собственной жизни доктора. В итоге победил разумный эгоизм.
— Его можно будет перевезти через час или два, — сказал он. — Но с ним поедет врач из моей команды, и вы должны обеспечить ему условия для восстановления сил.
— Все, что угодно, доктор.
Через час мы с Сеном снова оказались в санитарном автомобиле. На этот раз ехать было недалеко — до камеры в подвале на Лал-базаре. Планировалось, что доктор-индиец останется с охраной и будет навещать заключенного каждые полчаса. Только теперь, когда Сен был благополучно водворен в камеру и взят под надежную охрану, я решил, что пора вернуться в «Бельведер».
Когда водитель полицейского автомобиля высадил меня у пансиона, мои часы показывали половину второго, так что было, наверное, чуть больше четырех. Пансион стоял погруженный во тьму. Никто из его обитателей не проснулся от звука нашего мотора. Мы, правда, перебудили рикша валла на углу площади. Салман начал было подниматься с циновки, но я жестом показал ему, что он может спать дальше.
