— Я не раз замечал, капитан, что многие ваши соотечественники питают особую неприязнь к бенгальцам, куда более сильную, чем к другим индийцам. Должен признаться, что причины этого я не понимаю. Не согласится ли младший инспектор меня просветить?
— Может, потому, что вы чертовски много болтаете? — огрызнулся Дигби.
— В таком случае, — заметил Сен, — у нас действительно есть проблема. Уже больше ста лет нам, бенгальцам, говорят, как нам повезло, что вы, британцы, милостиво ниспослали нам свой чудесный английский язык и хваленое западное образование, осчастливив нас раньше остальной Индии. Но после того, как мы смиренно учились все эти годы, а теперь пользуемся вашими дарами, нас обвиняют в том, что мы слишком много думаем и говорим. Возможно, дать нам западное образование было не такой уж хорошей идеей? Возможно, именно оно внушило нам, «наглым бенгальцам», мысли, не соответствующие нашему положению? Кажется, ваш младший инспектор считает, что хороши только те индийцы, кто знает свое место.
Я вмешался раньше, чем Дигби смог сформулировать что-нибудь вразумительное. Время истекало, а мне нужно было добиться от Сена ответов.
— Если вы прибыли, чтобы проповедовать идеи ненасилия, — сказал я, — то почему просто не сдались вчера ночью, когда стало понятно, что вы окружены?
— Я думал о том, чтобы сдаться. Даже попытался убедить своих товарищей так и поступить. Но я оказался в меньшинстве.
— Но вы же были их лидером, Сен. И вы утверждаете, что они бы вас не послушались? Вы умеете убеждать. Вы рассказали, что вернулись, чтобы убедить людей встать на путь ненасилия, и хотите, чтобы я поверил, что вы не смогли убедить даже своих товарищей?
— Вам раньше приходилось принимать участие в облаве ваших коллег из военной разведки? — спросил он вместо ответа. — Если да, вы, вероятно, знаете, что они пользуются репутацией людей, привыкших сначала стрелять, а потом уже думать. Все происходит в темноте. Неоднократно случалось так, что людей, пытавшихся сдаться, убивали. Мои товарищи решили, что лучше умрут как мужчины, а не как собаки.
— И вы считаете, что я этому поверю?
Сен откинулся на стуле и вздохнул, все так же глядя мне в глаза:
— Не в моих силах убедить вас, капитан.
— По моему мнению, вы лжете. Наверняка ваша «новая программа действий» заключалась в том, чтобы запустить террористическую операцию, а для начала убить одного из высших британских чиновников.
— Зачем вы разыгрываете эту комедию, капитан? Ваши шпионы, судя по всему, проникли на наше собрание. Их рассказ должен был подтвердить все, что я вам сказал.
— Наши осведомители сообщили нам о собрании, — подал голос Дигби, — но ни словом не упоминали о твоем чудесном преображении по пути из Дакки.
— Во сколько закончилось собрание в доме Дутты? — спросил я.
— Вскоре после полуночи.
— Что вы делали потом?
— Еще полчаса беседовал с мистером Дуттой. Потом отправился в свое пристанище в Коне.
— Вас кто-нибудь сопровождал?
— Со мной был мой друг. Ваши солдаты убили его вчера ночью.
— Вы сразу отправились туда?
— Да.
Я стукнул кулаком по столу. Это было глупо: раненую руку пронзила острая боль.
— Вы считаете меня дураком? — закричал я. — Вы вышли из дома Дутты с сообщником, ходили по улицам, встретили Маколи, убили его и запихнули ему в рот записку. Я только хочу выяснить: вы заранее выбрали его жертвой или ему просто не повезло стать первым белым человеком, попавшимся вам на пути?
Врач Сена вскочил на ноги:
— Капитан, я должен вмешаться! Этот человек восстанавливается после операции. Его организм ослаблен. Пожалуйста, немедленно прекратите допрос!
Сен жестом попросил врача сесть.
— Благодарю вас, доктор, но я хочу продолжить разговор. — Он улыбнулся мне: — Боюсь, я был излишне доверчив. Вам ведь не нужна правда, не так ли? Вам просто необходимо объявить, что вы поймали террориста, который убил чиновника, и теперь добропорядочные граждане — по крайней мере, белые — снова могут без опаски ходить по улицам Калькутты. Вам совершенно не интересно искать настоящего убийцу. Вам нужен козел отпущения. И лучше всего на эту роль годится борец за свободу. У вас появится отличный повод продолжать репрессии.
Я повернулся к Банерджи:
— Сержант, прошу вас, передайте мне вещественное доказательство «А».
Банерджи дотянулся до толстой темно-желтой папки, которую держал под рукой на полу, извлек оттуда запятнанную кровью записку, разгладил ее и передал мне.
Чернила немного поплыли, пятна потемнели и приобрели красновато-коричневый оттенок, но надпись оставалась разборчивой. Я положил записку на стол перед Сеном.
— Вы узнаёте этот предмет? Его нашли во рту у покойного.
Сен посмотрел на записку и горько рассмеялся:
— И это ваши улики, капитан? Этот клочок бумаги? — Он кивнул на Банерджи: — Вы давали его читать своему лакею?
Я сообразил, что действительно не показывал записку Несокрушиму. Это было глупо с моей стороны, но я еще не успел с ним познакомиться, когда нашел ее, а с тех пор столько всего произошло, что у меня не дошли руки.
Сен правильно расценил выражение моего лица.
— Не давали? Я так и думал. Может, стоит показать? Он скажет вам, что я не мог написать эту записку, — если только он не законченный трус.
Банерджи сделал резкий вдох. Чувствуя, что Несокрушим готов клюнуть на наживку, я остановил его предупредительным жестом. Я не собирался позволять Сену управлять ходом допроса и уж меньше всего хотел признавать, что Банерджи не видел записки.
— Зачем вы написали записку, Сен? — спросил я.
— Вы должны понимать, что я ее не писал. Сомневаюсь, что ее вообще писал бенгалец. Совершенно очевидно, что ее написали ваши, чтобы ложно меня обвинить.
— Уверяю вас, это не так. Я лично нашел записку.
Сен вздохнул:
— Тогда мы в тупике, капитан. Вы утверждаете, что не верите мне, когда я говорю, что не писал этой записки. А я не могу поверить вам, когда вы отрицаете, что ее написали ваши люди, чтобы подозрение пало на невиновного индийца. Мы возвращаемся к нашей главной проблеме — недостатку доверия. Каждый из нас убежден, что другой лжет. Возможно, один из нас действительно лжет, но также не исключено, что оба мы говорим правду. Теперь от каждого из нас зависит, поверит ли он в доброе начало другого. Позвольте задать вам вопрос, капитан. Если, как вы утверждаете, я написал эту записку, чтобы предостеречь англичан, почему я писал по-бенгальски? Ведь мне повезло получить английское образование, что так огорчает вашего младшего инспектора. Почему же я не написал ее по-английски?
— Это же очевидно, разве нет? — вмешался Дигби. — Ты сделал это, чтобы посеять сомнения в твоей вине, когда тебя схватят.
