— Вы сказали, что сожалеете о чем-то?
Сен ловко подцепил остатки чечевицы и последние зернышки риса и отправил их в рот. После чего кивнул:
— Да, сожалею, капитан. Сожалею, что думал, будто мы когда-нибудь сможем добиться свободы насильственным путем. Будто сможем победить противника его же оружием. Сожалею о каждой потерянной жизни, и не только о жизнях моих товарищей и невинных людей, но и о жизнях наших врагов. Сожалею о том, как изменился я сам из-за всех этих смертей. Я утратил чувство сострадания. Наверное, любому, кому выпадает видеть подобные вещи, приходится отключить часть собственной человечности, иначе он не сможет нести этот груз. А потеряв часть человечности, он, я полагаю, теряет частицу своей души. Может, теперь вам станет понятнее, почему я говорю, что готов к смерти. Как могу я бояться смерти, если лучшая часть меня давно мертва?
Я посмотрел Сену в глаза:
— Это вы убили Маколи?
— Нет, — ответил он. — Я не имею никакого отношения ни к его убийству, ни к нападению на тот поезд.
— Ведь вас все равно повесят.
— Я знаю, капитан. Но человек не может уйти от своей кармы. Если мне суждено быть повешенным, да будет так. Я готов.
Опыт мне подсказывал, что я могу доверять своему чутью, а чутье говорило, что Сен, в каких бы преступлениях он ни был повинен, не убивал ни Маколи, ни Пала, железнодорожного охранника.
Я встал и окликнул надзирателя. Тот, шаркая, появился со связкой ключей и отпер дверь. Я посмотрел на Сена, все еще сидевшего на полу, протянул ему руку и помог сесть на нары.
— Перед тем, как вы уйдете, капитан, могу я задать вам один вопрос? — спросил он. — Когда меня передадут военным?
— Не знаю, — признался я, — но, думаю, скоро.
— Благодарю за прямоту.
Я вернулся в свой кабинет в самом мрачном расположении духа и обнаружил на столе записку от Дэниелса. Комиссар хотел меня видеть в своей резиденции в пять. У меня оставалось достаточно времени, чтобы проглядеть машинописную копию записей Банерджи и все как следует обдумать. Я уже прочитал несколько страниц, как вдруг зазвонил телефон. Металлический голос велел подождать соединения с абонентом из «Дома писателей». Через пару секунд меня переключили на Энни Грант. При звуке ее голоса я ощутил прилив совершенно нелогичного счастья, совсем как во время войны, когда нам вдруг выдавали дополнительный паек, — хотя это означало, что следующим утром мы пойдем в атаку.
У Энни был взволнованный голос:
— Сэм? Я только что услышала новости. С тобой все в порядке? У нас тут все на ушах стоят!
— Что ты слышала? — уточнил я.
— Что ты поймал убийцу Маколи. В подразделении «Эйч» утверждают, что это известный террорист и что ты им его не отдаешь.
— Где ты все это узнала?
— Губернатор хочет, чтобы этого человека передали военным. Приказ печатала моя подруга, которая работает в его резиденции. Она и позвонила мне с новостями. Сказала, что ты ранен.
— Я в порядке.
— Ты уверен? У тебя такой усталый голос!
— Просто ночью почти не спал.
— Так это правда? — спросила она. — Ты все-таки поймал убийцу?
Я опасался рассказывать ей слишком много. Мне все еще не давало покоя то, что я видел ее у входа в здание «Стейтсмена».
— Мы действительно задержали подозреваемого, но это все, что я сейчас могу сказать.
— Что случилось, Сэм? У тебя голос такой… официальный.
— Просто думаю о своем, Энни. У меня много работы.
Она немного помолчала, а потом ответила:
— Понимаю, — хотя по ее тону можно было предположить обратное.
— Слушай, — сказал я, — извини. У меня просто сейчас чертовски много дел. Давай сегодня поужинаем вместе? Как тебе такой план?
Ее голос повеселел.
— Что ж, капитан Уиндем, пожалуй, я смогу.
Я закончил разговор и заставил себя сосредоточиться на Маколи. Чем больше я обо всем этом думал, тем больше боялся, что меня, словно марионетку, кто-то, дергая за невидимые ниточки, специально вывел на Сена. И, что еще хуже, я шел по этому пути с готовностью. После встречи с осведомителем Дигби я немедленно перестал копать в остальных направлениях. Господи, да я даже место преступления до конца не осмотрел! Все это расследование, мое расследование, превратилось в действие второго плана в чьей-то чужой игре.
Я позвонил в «яму» и попросил Несокрушима подняться ко мне. Через несколько минут он появился в дверях кабинета. Вид у него был угрюмый.
— Вы желали меня видеть, сэр?
Он все еще на меня сердился.
— Да, сержант, я просил вас зайти. Ну же, не стойте там, входите, у нас много работы.
Удивленный Банерджи вошел и закрыл за собой дверь. Сев за стол, он извлек из нагрудного кармана блокнот и карандаш.
— Я тут думал о нашем сегодняшнем разговоре, — начал я. — В этом деле целый ряд вопросов пока еще остается без ответа. И нам необходимо найти эти ответы, если мы хотим быть полностью уверены в виновности Сена.
— Или его невиновности, — вставил Банерджи.
— Мы проведем надлежащее расследование, — продолжал я, — вернемся к тому, чем занимались, когда еще не знали ни о каком Сене. Работы много. Нам предстоит точно установить, что делал Маколи в Коссипуре в ночь со вторника на среду. Необходимо поговорить с проституткой, которую вы заметили в окне. Еще я хочу, чтобы место преступления тщательно осмотрели: возможно, получится найти орудие убийства. Вам удалось навести справки о деловых интересах мистера Стивенса, бывшего заместителя Маколи?
— Пока нет. Я спрошу в регистрационной палате.
— Отлично. Потом есть друзья Маколи. Я собираюсь еще раз поговорить с Джеймсом Бьюкеном. И с пастором, приятелем Маколи.
— Преподобный Ганн должен был сегодня вернуться в Калькутту, сэр.
— Хорошо, нанесем ему визит завтра.
— А как же младший инспектор Дигби, сэр? — спросил Банерджи. — Он убежден, что Сен — убийца.
— С Дигби я разберусь.
Банерджи закончил писать и поднял взгляд от блокнота:
— Что-нибудь еще, сэр?
— Пока это все.
Сержант вышел из кабинета, и мысли мои обратились к Дигби. Пусть он надут и самодоволен, как швейцар в отеле «Савой», но ясно, что без него мне не обойтись. Без его опыта и знания местных реалий нет никаких шансов выяснить, что же на самом деле случилось с Маколи, хотя убедить его в том, что Сен невиновен, будет непросто. Более того — весть о возвращении Сена в Калькутту нам принес один из осведомителей Дигби. Быстрый приговор мог обеспечить младшему инспектору повышение, которого он, вероятно, заслуживал, и уж как минимум Дигби снискал бы благодарность своих могущественных друзей из подразделения «Эйч». Что я мог противопоставить всему этому? Только свою интуицию. Мне требовалось чудо. Вероятно, имело бы смысл обратиться за помощью к святому Иуде, покровителю безнадежных начинаний, но, увы, я не знал его номера, поэтому взял телефонную трубку и позвонил в кабинет Дигби.
